– Так-то лучше.
Я посмотрел на нее и тут же отвернулся, увидев, что она подтирается. Я вынул линзы, позволяя миру расплыться в единое прекрасное месиво, и ополоснул лицо холодной водой.
– У Дикса есть бритва и все, что нужно.
– Не волнуйся. – Я достал сумочку с туалетными принадлежностями. – Все свое ношу с собой.
– Само по себе неплохо.
Сильви опустила крышку унитаза и села на нее, глядя, как я чищу зубы.
– Ага. – Я сплюнул пену и прополоскал рот. – Я старый клошар, гордый и независимый.
– Клошар?
– Бродяга, бездомный.
– Но у тебя корни в Британии, да? Дом, детишки и все такое?
– Ни дома, ни детей, ни даже волнистого попугайчика, никаких порочащих связей любого толка.
– Никакой семьи?
– Ну, моя мать, но мы нечасто видимся.
– Ух ты.
Я потянулся за полотенцем, вспомнил, какое оно серое, и утерся краем рубашки. Лицо Сильви расплылось в тумане, но, кажется, она улыбалась.
– Закончил?
– Обычно я делаю грязевую маску и обертывание водорослями, но сегодня, видимо, придется обойтись.
– Есть хочешь?
– Как собака.
– Чего?
– Умираю с голоду.
Она засмеялась и вытолкала меня из ванной.
– Уговор. Дай мне одеться, и я позволю тебе угостить меня завтраком. – Она закрыла за мной дверь, – девочкам иногда необходимо уединение.
* * *Сильви отвела меня в небольшое турецкое кафе на углу. Мы сели, ежась от холода, за маленький столик на тротуаре. Официант улыбнулся, увидев ее, и они обменялись любезностями на беглом немецком. Он скрылся внутри, вернулся с крошечными чашечками и причудливым высоким кофейником и протянул мне меню на английском. Сильви игриво отобрала меню и заказала за нас обоих. Она что-то сказала официанту, и тот, засмеявшись, смущенно посмотрел на меня и ушел готовить нам завтрак.
Я помассировал правый висок – и почему похмелье у меня всегда откладывается именно там. Возможно, врожденный изъян, который обнаружат только после вскрытия. Я представил, что умру на сцене, свалившись посреди представления, и публика примет это за очередную шутку. Говорят, Томми Купер[13] хотел уйти именно так. Я не был с ним знаком, но для меня нет хуже кошмара. Смущенный смех и перешептывание зрителей: слишком уж он переигрывает.
Сильви разливала кофе, из носика клубился пар, и насыщенный сладкий аромат слегка развеял похмелье. Мы закурили, смешивая с запахом кофе сигаретный дым и тепло дыхания.
– А ты быстро схватываешь язык.
– Я здесь училась.
– Осторожнее, Сфинкс, ты рассказываешь о себе.
Она улыбнулась:
– Я ничего не скрываю. Но кому нужно прошлое? Дикс говорит, что прошло, то забыто, и он прав. Какой смысл оглядываться назад? Мы живем сейчас.
– А где Дикс? Все еще спит?
– А что?
– Да так. Просто из любопытства. Хотел сказать спасибо.
– Я передам.
– Спасибо. – Мы оба засмеялись. – Нет, правда, спасибо, если б не ты, я прошатался бы всю ночь по улицам.
– Не стоит благодарностей.
– Все равно я твой должник.
Она поставила локти на стол и спрятала острый подбородок в кулачки.
– Хочешь отдать долг?
Я впервые вспомнил, что у нее ко мне дело.
– Если смогу, – осторожно ответил я.
– Узнай, может, вам требуется танцовщица?
Официант принес два тягучих пирожных. Сильви рассеянно дымила, периодически откусывая; она говорила быстро, иногда с набитым ртом, и все равно была прекрасна. Мы долго сидели на улице, несмотря на холод. Сильви заказала еще кофе. Мы курили и обсуждали спешащих куда-то прохожих. Но утренние тревоги о вечернем шоу стали слишком назойливыми.
– Я, пожалуй, пойду.
– Дела встретить, людей переделать?
– Номер поправить.
Она улыбнулась:
– Он не так плох.
– И не так хорош.
– Ты справишься. Надо только найти нужный тон.
– Наверное.
Мы обменялись телефонами, и я пообещал позвонить, если что-то появится. Я подумал, что позвоню в любом случае, но вспомнил Дядю Дикса. Дядя Дикс – где только люди берут такие странные прозвища? Строит из себя веймарского сутенера. Нет, пожалуй, я не буду звонить. Я помахал ей последний раз, шагнул на мостовую и поймал такси до отеля.
* * *Во второй половине дня я вышел из отеля и пешком отправился в театр.
Я принимал душ, когда зазвонил телефон. Я подумал, что ошиблись номером, но телефон не умолкал, и я решил, что это может быть кто-то из театра. Завернувшись в полотенце, я снял трубку, недоумевая, почему, когда звонит телефон, я непременно оказываюсь нагишом, учитывая, что большую часть дня я все-таки провожу в одежде.