— Вообще-то мы не задумывались о детях. Твоя мать намного моложе меня… и времени в запасе хватало. Так что на самом деле ты оказался сюрпризом.
Его ладони широкими полосами скользят по линолеуму, будто он кормит цыплят. Энди удовлетворенно хмыкает и смотрит, как отец дюйм за дюймом прощупывает пол кухни, словно слепой, который ищет смысл своего рассказа. Снова обратив взгляд к потолку, Энди резко толкает абажур пяткой ладони. Третий винт со звоном падает на пол, и отец бросается поднимать его.
— Ну и как сюрприз, понравился, надеюсь?
Он опускает руки, и кровь снова приливает к пальцам. Ждет, пока отец поднимется на ноги, и только тогда протягивает ему абажур.
— Конечно. — Отец держит абажур обеими руками, как подношение. — Знаешь, я всегда хотел ребенка, с самого детства. Наверное, потому что у меня не было ни братьев, ни сестер. У тебя такое же чувство, Андреас?
— Нет.
Он протягивает руку, чтобы вывернуть лампочку. Ему всегда хотелось, чтобы у него была сестра, миниатюрная копия его матери. Когда другие мальчишки бежали после школы домой, оставляя своих сестер в праздных стайках позади, он представлял, как они с сестрой шли бы рядышком и разговаривали обо всем. Она стала бы его тенью, и у них была бы полноценная семья.
— Полагаю, когда ты встретишь подходящую женщину, у тебя появится желание завести детей. Ты с кем-нибудь встречаешься?
Энди и его отец заменяют старые лампочки. Должен ли он рассказать ему о Клэр? Отцу она понравилась бы — он бы сразу понял, что она не такая, как все. Расспрашивал бы ее о путешествиях и о местах, откуда она родом, и внимательно слушал бы ее, готовый задавать новые вопросы. Энди представляет, как они увлекаются беседой, и их еда остается нетронутой, только его столовые приборы одиноко выстукивают на тарелке джигу.
— Нет, я ни с кем не встречаюсь.
Он вкручивает новую лампочку и протягивает руку за абажуром. В каком-то смысле он считает детей публичным позором. Потом они остаются как свидетели распавшихся браков, их лица представляют собой мешанину заимствованных выражений, служащих только для того, чтобы постоянно напоминать родителям о партнерах, которых они больше не могут терпеть. Если бы Энди не существовало, нельзя было бы определить, что его отец так и не смог полностью избавиться от воспоминаний о матери — нездоровой одержимости прошлым. Но Энди есть, и отец хранит ее вещи нераспакованными, с нетерпением ждет ее писем, а теперь беззастенчиво ожидает ее приезда.
— Ну, я уверен, что ты скоро кого-нибудь найдешь. Обычно такая встреча происходит, когда ждешь ее меньше всего. — Отец протягивает ему два винта, которые держит большим и указательным пальцами обеих рук, как миниатюрные маракасы. — Андреас, я хотел бы дать тебе один совет. — Он держит винты, не выпуская их, пока Энди уже в упор не смотрит ему в глаза. — Когда найдешь ее, не отпускай.
— Не отпущу, папа. — Он направляет свою уверенность на абажур лампы, закрепляя его винтами.
На старости лет отец стал таким сентиментальным, возможно, и мать тоже. Он протягивает руку за последним винтом.
— Особенно если у тебя есть дети. Вот тогда надо не отпускать по-настоящему.
Отец передает ему винт и смотрит на негодную лампочку, которую держит в руке, словно не понимая, как она туда попала.
Абажур надежно закреплен, и Энди спрыгивает со стола на пол, рядом с отцом. Ему хочется заключить его в объятия, и он уже поднимает руки, но в последний момент ему кажется, что это нелепый жест, и он просто похлопывает отца по плечу.
— Постараюсь сделать все, что в моих силах, — говорит он, и они оба смотрят на помутневшую лампочку, гадая, что же делать с ней дальше.
Когда ее глаза привыкают к темноте, она различает на стене серый квадрат окна. При таком освещении он выполняет роль классной доски, и Клэр, желая поупражнять на ней свой почерк, выводит рукописные буквы, наклон и соединение которых далеки от изящества. У одной стены спальни стоит приземистый шкаф, он будто обижен, что кровать занимает центральное место. На тумбочке скопились кружки и стаканы — беженцы из кухни.
— Клэр?
Она смотрит в направлении, откуда раздается его голос, но в темноте не может разглядеть его лицо. Снова мельком взглянув на окно, она улавливает боковым зрением блеск его глаз и силуэт с взъерошенной шевелюрой. Опять смотрит в его сторону, и он исчезает: ее взгляд не в состоянии выманить его очертания из темноты. Она отворачивается, и он появляется в окне, подперев голову рукой. Эта неуловимость ее не волнует: в нем всегда больше смысла, если не смотреть на него прямо.