Что было потом? Мы, четыре уже не очень молодые дамы, поехали на Кудамм. Машину мы припарковали на перекрестке Фазаненштрассе и Кантштрассе. Это, кстати, одно из моих самых любимых мест в Берлине, там расположено офисное здание с огромным металлическим парусом на крыше. А неподалеку находится здание Берлинской фондовой биржи – представьте себе гигантские светящиеся и шевелящиеся соты, в которых отражаются плывущие по небу облака! Фасад этого здания собран из специальных светочувствительных панелей, что и дает такой потрясающий эффект! Ну как здесь не вспомнить, что практичные немцы дали миру самых трепетных поэтов-романтиков!
Ой, что-то за романтикой я совсем забыла о том, зачем мы туда прибыли. А прибыли мы туда, чтобы праздновать нашу победу.
В Германии в такие дни, когда проходят чемпионаты, разрешено громко проявлять свои чувства даже поздно ночью. Сразу после матча перекрывают движение на основных улицах, и разные ненормальные, иначе их не назовешь, ездят туда-сюда, с флагами на своих автомобилях, а все остальные, у которых с головой тоже не все в порядке, ходят и приветствуют друг друга так, как будто эта победа может принести кому-то хоть немного счастья. Я тогда подумала, что, наверное, 63 года назад, в 1945 здесь на улицах Берлина была, примерно, такая же обстановка. С той лишь разницей, что по ходу всего нашего шествия стояли на первый взгляд спокойные двухметровые полицейские, по виду напоминающие наших бандитов из новых русских сериалов. Я смотрела на все это и думала: «Политики не знают, как помирить русских с евреями, украинцев с русскими. А что, собственно говоря, я тут делаю? Еврейка, Родом из Украины почему я болела за Россию?» В этот момент мимо меня проехал старенький джип кабриолет, в котором сидели и стояли человек десять, и с двух сторон их автомобиля развивались флаги: российский и… израильский! И я подумала: «Жаль, что я не политик! Я бы главной национальной идеей выставила футбол, вот что может примирить наши народы!». В сумке моей разрывался телефон, но из-за шума я его не слышала. И только, когда я сама решила позвонить Максиму поздравить его с победой, я заметила, что он звонит мне.
9
На следующий день я вынула из почтового ящика странное, даже устрашающее, письмо. Сквозь нагромождение различных параграфов и ссылок на законы я с трудом добралась до сути этого послания – мне предлагалось явиться в определенное время к адвокату для каких-то деликатных переговоров. Меня очень встревожило это письмо, ведь у нас на Родине общение с адвокатом не сулило ничего хорошего. Само слово «адвокат» употреблялось только в случае, когда дело, чаще всего уголовное, было уже заведено. Адвокат мог «скосить» пару лет. На адвоката надеялись, но предпочитали никогда с ним не сталкиваться… А слово «суд» уже само по себе воспринималось, как приговор. Попавший хоть раз в лапы советского «правосудия» – «самого гуманного в мире» (так писалось в газетах и учебниках) на всю жизнь приобретал клеймо «неблагонадежного», «социально чуждого», лишался даже тех немногих прав и возможностей, которые имели другие советские люди.
При всем при том вышло так, что нам с Анькой пришлось побывать в суде в самом юном возрасте. Дело было так. Мы, семнадцатилетние легкомысленные девицы, вышли весенним теплым вечерком прогуляться по «броду», так по тогдашней моде называли главные улицы во многих городах. Точнее, они назывались, конечно же, проспектами Ленина или Маркса, но название «брод» было привычней. Мариночка и Поля были уверены в иностранном происхождении этого названия, дескать «брод» – это сокращенный «Бродвей», а мы с Анечкой вполне логично думали, что «брод» происходит от слова «бродить». Анька вообще до сих пор считает, что это американский «Бродвей» обязан своим названием нашему глаголу «бродить».
Итак, гуляли мы с Анечкой по нашему проспекту Карла Маркса и встретили ее бывшего одноклассника Валеру. Валера был выдающимся красавцем – просто «лицо середины семидесятых» – высоченный, широкоплечий, с большими руками и узким лбом. Он стоял себе в сторонке спокойно, довольный собой, с другом Витей, явно не ожидая и не желая приключений. Мы не очень-то хотели останавливаться, но, все-таки остановились – то ли из вежливости, то ли из любопытства. Надо сказать, нас заинтересовал Витя, он выглядел поинтеллигентней Валеры, и в руках у него был портфель «дипломат». «Дипломат» тогда был примерно таким же по ценности и престижности, как сегодня сумка «Gucci» или часы «Rolex». Так вот, именно этот загадочный Витя отправился в гастроном за вином, а Валера, не скрывая скуки, вынужденно беседовал с нами. Мы не вызывали у него особого интереса, поскольку не имело смысла предлагать нам выпить вина или «прогуляться». Уж больно мы были юны и неиспорченны.