Не разделяя позиции пацифистов, отказывающихся от военной службы, Шоу все же поместил в газетах несколько писем, призывавших относиться к этим людям гуманно и справедливо. Но в военное время совершенно впустую звучат такие, например, заявления: «Физическая пытка — это такое средство, которым и самый паршивый человечишка может унизить и уничтожить настоящего человека». Призывы Шоу только больше озлобили против него денежных заправил и их приспешников, готовых пытать всякого, кто идет против них.
Еще одну черную галочку Шоу заслужил, когда выяснилось, что он составил одну из шести петиций, написанных в защиту сэра Роджера Кезмента. (Кезмента захватили в Ирландии и предали суду как государственного изменника.) Любопытно, что одну из петиций написал Конан-Дойль. Свою петицию Шоу не подписал, дабы не распугать других, чья подпись могла многое значить. Однако он высказал свою позицию открыто в письме, которое отвергли «Таймс», «Дейли Ньюс» и «Нейшн». Письмо было напечатано в «Манчестер Гардиан». После этого Шоу написал для Кезмента речь, которую тот должен был прочесть на суде перед вынесением приговора. Шоу свел все к тому, что Кезмент — ирландец и должен рассматриваться поэтому не как изменник, а как обычный военнопленный. Шоу понимал, что Кезмент пропадет, если доверится адвокатам и будет защищаться, отрицая свою виновность. О своем интервью с Кезментом Шоу так рассказывал офицеру с Западного фронта, катавшему его на танке:
— Я сказал Кезменту, что он обречен. Роджер, — сказал я, — они вас хотят повесить. Они раскопают какой-нибудь закон, завалявшийся со времен Вильгельма Завоевателя, и прекрасным образом вас вздернут. Послушайтесь меня, не просаживайте деньги на дорогих адвокатов. Признайте себя виновным, а когда вас спросят, что вы можете сказать в свое оправдание, зачитайте им вот эту речь. Я ее специально для вас сочинил, она об Ирландии и ее муках. Я в жизни своей не писал ничего лучше, у всех глаза на лоб вылезут… И поверите, Кезмент наотрез отказался. Какую возможность потерял! Конечно, они его повесили, я был прав; сколько он денег переплатил этим юристам, и все напрасно.
В феврале 1917 года, по приглашению британского главнокомандующего, сэра Дугласа Хега, Шоу приехал во Фландрию. Целую неделю он развлекался, «как и где только мог». В Ипре упросил коменданта города разрешить ему одному проскочить на автомобиле через площадь: «Не допущу, чтобы вы, настоящий солдат, и шофер подвергались опасности в этом развлекательном пробеге», — заявил Шоу. Комендант от удивления только ахнул, хотя на шофера ему было в высшей степени наплевать — все рискуют, дело военное. Много крикливых патриотов и воинственных ораторов приводил сюда комендант, но с подобным предложением к нему еще никто не обращался.
В группу, с которой поехал Шоу, входил Чарльз Эдуард Монтейг. Он нянчился с Шоу во время поездки; он и рассказал потом эту историю. На полной скорости автомобиль благополучно промчался через площадь, и Шоу возвели на какую-то высотку, откуда весь Ипр был виден как на ладони. «Когда над головой засвистит, бросайтесь на землю лицом вниз», — наставлял его комендант. И Шоу ждал этого момента с нетерпением: «В детстве я усердно подражал клоунам и выучился стремительно падать наземь, а потом изображать, будто меня поднимают за шаровары и опять ставят на ноги. Во мне проснулась дикая надежда, что Братец Бош пошлет какой-нибудь гостинец и представится случай показать этот номер моему новому другу. Но так ничего и не просвистело, и я покинул Ипр, не уронив своего достоинства».
Шоу повидал все, что полагалось: Аррас, фронт на Сомме, Вимр. В Вимре он посетил сэра Элмрота Райта, в Трезене погостил у Роберта Лорейна. Здесь он помирал со смеху на генеральной репетиции своих военных пьесок: «Инка Перусалимский» и «О’Флаэрти, кавалер креста Виктории».
— Как приятно, сэр, что вы так высоко расцениваете наши скромные возможности, — заметил какой-то офицер.
— Если бы я только знал, что у меня такие скромные возможности, — задыхался от смеха Шоу, — я бы ни за что не стал писать эти пьесы!
По возвращении в Англию Шоу узнал, что Лорейн серьезно ранен, ему грозит потеря ноги. Шоу попытался его успокоить такими соображениями: «Я, например, никогда не убивался, что у меня две ноги, а не три. Нужно ли огорчаться, что будет одна вместо двух?». Лорейн мог возразить, что все же он привык иметь пару ног, но спорить не стал. Врач предлагал ампутировать ногу — колено разбито всмятку. Как быть? Шоу колебался: «Не знаю, что Вам посоветовать. Если Вам ногу обрежут, Вы на прекрасном протезе прошагаете к победе, как Генрих V. Если не отрежут и Вы останетесь хромым, ну, пойдете по дорожке Ричарда III (может быть, ради Вас я напишу пьесу о Байроне?). О пенсии тоже нельзя забывать. Сколько дают за ногу? За конечность нижнюю? Это вопрос практический, Вы не шутите». Впрочем, считал Шоу, «актер не католический поп, и полное наличие частей тела ему для работы совсем не обязательно».