Шоу оставался верным фабианцем. Он не поддерживал западные коммунистические партии, когда они считали себя местными проводниками троцкистской «мировой революции». В Советской России вспыхнула ожесточенная полемика о возможности победы социализма в одной стране. Шоу, до конца убежденный в том, что социализм не только может, но и должен завоевать одну страну за другой, солидаризировался со Сталиным, отрицавшим необходимость ждать мировой революции. Приехав в конце концов в Россию, которой уже нечего было стыдиться и, напротив, было что показать, он одобрил советскую политику по всем статьям… Многое из того, что ему предстояло в эту поездку увидеть, он понимал и анализировал лучше, чем иные из русских, несмотря на то, что Советы вменяли себе в обязанность освоение марксистской диалектики.
Как бы то ни было, поездка Шоу в Россию явилась для него полной неожиданностью. Чтобы выбить его из каждодневной колеи, требовалось всякий раз недюжинное давление внешних сил. Он говорил: «Если бы меня оставили в покое, я бы, наверно, умер в том же самом доме, где появился на свет… У меня древесная природа. Почему, вы думаете, дуб тянется ввысь и живет дольше человека? Да потому, что он не тратит попусту свою энергию, перебираясь с места на место. От добра добра не ищут!» Миссис Филлимор, автор нескольких работ об апостоле Павле, называла Шоу старым трамваем, который ни за что не изменит своим рельсам. Тем не менее случаи такой измены наблюдались — для этого стоило только хорошенько Шоу подтолкнуть.
Летом 1931 года к нему заехал маркиз Лотиан. Он передал Шоу, что леди Астор нуждается в срочном отдыхе и что лорд Астор и он, маркиз Лотиан, хотели бы сопровождать ее в Москву и не желали бы себе лучшего спутника, чем Шоу. Лучших спутников не мог себе пожелать и Шоу. Он собрал свой саквояж, и путешественники выехали в Россию.
Шоу опровергал все легенды, которые ходили потом об этой поездке. Одна из легенд рассказывала, что он взял с собой тонны провизии, а когда, проезжая по России, убедился, что это страна изобилия, выбросил все в вагонное окошко. Эту легенду сочинил досужий газетчик, который мерил осведомленность Шоу о России своим аршином. Но надо сказать, что леди Астор, введенная в заблуждение побасенками «Таймс», взяла в Россию двухнедельный запас консервированной еды на пятерых (с ними был ее сын Дэвид). Из окна еду не выбрасывали, а за день до отъезда торжественно роздали все служащим гостиницы — только там у гостей брали чаевые, в других местах Шоу встречал отказ.
Русская еда пришлась Шоу по вкусу. Лучше русской каши он, оказывается, не едал. Лучшей диеты, чем черный хлеб и пустые щи, трудно было придумать. Изобилие огурцов, которыми предварялась каждая еда, его не раздражало. Вскоре он привык и к тому, что суп появлялся не в начале обеда, а где-то к концу. Его спутники не были вегетарианцами и поэтому особого восторга не выказывали, но в общем-то жаловаться им не приходилось. Гостиница, в которой они ожидали увидеть только секретных агентов, кишмя кишела американцами, и администрация добросовестно старалась накормить и ублажить гостей на современный западный манер. Путешественники пережили лишь одно потрясение, когда лифт, в котором поднимались леди Астор и Джи-Би-Эс, застрял между этажами, и из мышеловки наших англичан вытянули за уши в самом жалком виде и через такое узкое отверстие, что пользоваться лифтом им с этих пор уже не захочется.
Московские впечатления Шоу и леди Астор, естественно, разнились между собой. Для леди Астор благосостояние страны определялось изысканно одетыми леди и джентльменами, проплывающими в роллс-ройсах по Бонд-стрит или Рю де ля Пэ — мимо сияющих витрин, забитых товарами ценою в несколько фунтов, а то и в несколько тысяч фунтов. В Москве же она увидела людей в недорогой одежде, и каждый спешил куда-то по своим делам. Улицы и магазины могли напомнить ей Лэмбет и Саутуорк: простор — куда там Вест-Энду, и товары по полпенса, чему бывают несказанно рады неимущие покупатели. В фешенебельных кварталах товары ведь только отпугивают. Многие московские магазины были закрыты. На произведениях искусства, выставленных для продажи, висели номерки, какие вешают на багаж в камере хранения. Их никак не рекламировали, очевидно не слишком хорошо представляя себе их ценность. «Обнаружив на витрине сокровище, вы входите в магазин и называете увиденный на ярлычке номер, — рассказывал Шоу. — Продавец, одетый просто, без затей, смотрит на ваш приход, как на дружеский визит. Он справляется по списку о цене товара и совершает сделку, не проявляя ни малейшего коммерческого интереса». Стоит ли говорить, что все лучшие вещи был» скуплены знатоками по баснословно дешевой цене задолго до появления в магазине Шоу?.