Я отвечал, что едва ли могу представить себе, чтобы на какой бы то ни было стадии развития какое бы то ни было существо, мужского или женского пола, старое или молодое, искало наслаждение в решении математических задач. Создавая меня, бог не привил мне вкуса к математике. Но я без труда обнаруживаю наслаждение в умственной активности и страсть — в интеллекте И в «Мафусаиле» мне не нравится единственно то, что Старцы неспособны извлечь из своей умственной активности и половины того наслаждения, что доставляет мне моя умственная пассивность.
Все же «Мафусаил» весь усеян шовианскими блестками. И едва ли среди зрителей, заполнивших Придворный театр в дни лондонской постановки пьесы, нашлось много сторонников Арнольда Беннета, занесшего в свою книжечку 25 февраля 1924 года: «Пошел на первую пьесу Шоу из его первого цикла, но всю ее проспал. Очень плохо! По-моему, все так думают. Я, во всяком случае, больше туда не ходок». В ближайшем будущем Беннету предстояло выпустить едва ли не самый скучный роман из всех написанных по-английски, и его критика может быть расценена как заслуженная похвала первым искрометным сценам пенталогии Шоу.
Шоу не один год вынашивал пьесу о пророке. Тип воинствующего святого был ему ближе других. Этот тип он боготворил и мог воссоздать его облик безошибочно.
Единственным историческим героем, который до конца отвечал требованиям Шоу, был Магомет. Он поделился своими планами с парламентской цензурной комиссией: «Я давно мечтал сделать драму из жизни Магомета. Однако возможность протеста со стороны турецкого посла или боязнь такого протеста помешали бы лорду-камергеру дать разрешение на пьесу, и вот она до сих пор не написана». Но своему герою Шоу не изменил. Престарелый джентльмен из «Мафусаила» говорит о пророке: «Вот мудрейший муж — основал религию без церкви!» Магомет появляется собственной персоной на страницах «Приключений чернокожей девушки». Кошон обсуждает его личность в «Святой Иоанне». Действительно, цензурный запрет на изображение в театре Христа, если его повернуть по-восточному, был запретом и на изображение Магомета. Представление пьесы о Пророке вполне могло ознаменоваться гибелью автора от ножа правоверного мусульманина. Короче говоря, Шоу создал не «Жизнь Пророка», а «Святую Иоанну».
Он был рожден для этой темы, и все же мне было интересно узнать обстоятельства создания «Святой Иоанны». Шоу стал объяснять: «Обстоятельства играют мною как хотят. Когда меня просят написать пьесу и у меня есть идея, я сажусь и пишу, только выходит обычно совсем не то, о чем меня просили. Но бывает, начинается зуд, — пора садиться за пьесу, а писать-то не о чем. Как раз в такой момент я приступил к «Святой Иоанне». Писать хотелось до смерти, а темы не было. Жена спросила: «Не написать ли тебе о Жанне д’Арк?» Вот я и написал.
Процесс Жанны д’Арк, история ее реабилитации и канонизации были мне известны. Здесь уже содержалась драма — ее надлежало лишь приспособить для сцены. Ну, для меня это пара пустяков. Прежние пьесы о Жанне, предания — все это насквозь романтические бредни. Я держался материалов процесса и, пока не закончил пьесу, не притронулся к тому, что наворотили вокруг критики и биографы. Меня интересовал реальный облик первой протестантки, нетерпимой, как все великие пионеры. Только в эпилоге я по-своему втиснул материал позднейшей истории. Вся пьеса — точная хроника давних событий. Разумеется, она вышла страшно длинной, и я сократил ее до минимума. Некоторым все равно показалось, что три с половиной часа это «максимальный минимум».
В истории создания этого шедевра были существенны мельчайшие детали, и в августе 1939 года я допытывался: где была написана пьеса? Последовал ответ: «Я очень хорошо помню, что писал «Святую Иоанну», вернее сказать, возился с нею в Паркнезилла, возле Кенмейра, и сцену суда обсуждал с двумя симпатичными священниками. Зато я абсолютно позабыл, где написаны другие мои пьесы. Помню только про «Волокиту» (писал в Монмауте), «Поживем — увидим!» (в Риджентс-парке и в Саффолке), «Цезаря» (на острове Уайт) и, наконец, «Святую Иоанну».