Оттуда на него повеяло хаосом, и продвижение против этого завывающего ветра заметно замедлилось, стало невыносимо тяжелым. Теперь Майклу были видны останки живых существ, тщетно пытавшихся пройти в ту же сторону. И обезображенные корпуса мертвых допотопных машин, посланных с той же задачей. И те и другие были насквозь пропитаны царившим внутри Таджа серым цветом; возможно, они погибли здесь еще до возникновения Земли.
И бок о бок с ветрами хаоса вымуштрованными армиями маршировали правило, порядок и закон. Проходя мимо, они терялись в бесконечности среди галактических завихрений. Мелькали призрачные тени еще не сотворенного, искорки потенциальных существ.
Директор по-прежнему летел впереди. Далеко перед ним изгибающаяся лента Таджа, вдоль которой они следовали, переходила в широкую пустынную равнину. А еще дальше она спиралью возносилась к башне.
Полностью изменивший свой облик Директор сантиметр за сантиметром полз вперед. Прямо под ним находился центр Таджа. Тадж был центром галактики, а в центре Таджа, как теперь видел Майкл, помещалась целая галактика.
Директор был уничтожен целую вечность назад. И все же каким-то образом его хрустально-стальное тело вело Майкла вперед. Его можно было узнать с большим трудом, однако он ухитрялся говорить, но посредством каких каналов связи, Майкл не знал.
— Живая единица, скажи, что ты видишь впереди. Майкл, скажи мне.
Но Майкл больше не мог смотреть вперед и в то же время не мог отвести взгляд.
Машина не унималась.
— Что ты видишь? Это?.. — начала было она и вдруг умолкла.
— Что?
Внутри непроницаемой брони врага до сих пор теплилась жизнь его матери.
— Живая единица Майкл. Скажи, перед нами Бог всего человечества? Еще никогда прежде мне не удавалось проникнуть так далеко.
Впереди что-то не так. Что-то... и вдруг Майкл наконец смог понять, в чем же суть этого беспорядка. Просто все дело было в том, что центр Таджа... остался незавершенным.
— Бог — это нечто большее, — ответил Майкл.
— Я вычисляю, — сказал Директор, — здесь есть какое-то несовершенство. Что-то осталось незаконченным. Либо ты, либо я должен...
Он остановился, но его физическая оболочка тотчас же возобновила поступательное движение вперед.
— Либо ты, либо я, — повторил Майкл.
Он настиг Директора и теперь почти мог дотянуться до него рукой. Можно было продолжать продвижение вперед, однако в процессе этого Майкл менялся. Он уже стал совершенно другим. Все вокруг тоже изменилось.
— Я начинаю делать ошибки, — сказал Директор. — Я начинаю...
Он остановился. И это был конец.
Просунув в него руку, Майкл осторожно достал жизнь, похищенную машиной. Освободив женщину, он бережно прикрыл ее ладонью. Его мать была перепугана до смерти, и рассудок не покинул ее лишь потому, что она не видела, что находится за пределами руки, принесшей ей спасение. Центр Таджа был такой маленький, что Майкл смог бы обхватить его двумя человеческими ладонями. И в то же время это было просторное помещение, способное вместить большую группу. А вся остальная галактика по сравнению с этим помещением казалась ничтожно крохотной. Оно оглушало и слепило, и даже «Ланселот» не мог на него смотреть. Осторожно заглянув в его бескрайнее безмятежное нутро, Майкл-«Ланселот» увидел, что в каждой галактике во Вселенной есть свой Тадж, похожий на этот, но в то же время Тадж каждой галактики уникален, его наполняют чуть измененные законы. Ни одна галактика не является живой, и каждая галактика несет в своем сердце семена и тайны жизни. И каждой предстоят бесконечные свершения.
Отворилась дверь, ведущая в самый центр. Майкл увидел, что каждый Тадж выбирает из обитаемых миров своей галактики группу живых существ, двое из которых не должны принадлежать одному миру. Он собирает их в себе, одного за другим, добавляя новое звено к великой цепи, которая поможет Вселенной подняться еще на одну ступень.
Группа разумных существ, непохожих живых организмов, избранных для того, чтобы нести различие, пока что еще неполная, ждала своего нового члена.
Обернувшись в последний раз, Майкл, не двинувшись с того места, где находился, приблизился к «Иоганну Карлсену». Мягко и осторожно — он уже успел научиться делать это, — вскрыв металлический корпус, он поместил свою мать внутрь и убрал руку. На целом, неповрежденном корпусе не осталось никаких следов. Узы, державшие дредноут внутри Таджа, став ненужными, опали как осенние листья, как кольца отмершей кожи.
Майкл, которого больше ничто не держало, повернулся к центру. Его окликнули голоса — голоса существ, совершенно свободных, связь с которыми теперь уже никогда не порвется. Рядом с кармпанином, кого Майкл узнал по описанию в какой-то прочитанной целую вечность назад книжке, за круглым столом оставалось одно свободное место.