Как смеет она лгать на Фридриха, будто он в связи с ней?..
Фридриху некогда заниматься такими глупостями: днем он всегда дома, а ночью — в клубе.
Страсть к картам — единственная страсть, которая доступна Фридриху.
А что за наглость подозревать Фридриха в шпионстве!..
Уж более русского человека встретить трудно!
Он даже обещал подать прошение о переходе в русское подданство, да война помешала, не принимают теперь таких прошений… Но что это за сафьяновый портфель? Страх сжал сердце, и она бросилась к телефону.
— Барышня… пожалуйста… немецкий клуб… Мерси!.. Швейцар?.. Вызовите господина Гроссмихеля… Не приходил?.. Сегодня не был?.. Как не был?… Разве он не каждую ночь в клубе?.. Что вы говорите глупости… Я его жена, и мне он необходим…
Ноги подкосились…
Она услышала страшную истину: Фридрих и вчера и третьего дня не был в клубе.
А ей он соврал, что выиграл вчера три тысячи у Иловайского…
— А господин Иловайский здесь?
Ей ничего не ответили, должно быть, разъединили.
VI. ЕЩЕ ВИЗИТ
Резкий звонок заставил ее вздрогнуть.
Звонили сразу и с парадного хода, и с черной лестницы.
Отпереть некому.
Карла нет, а Мариша спит как убитая.
В кухне — топот шагов и мужские, незнакомые голоса.
Повар отпер. Вошли дворники и какие-то неизвестные.
Один из дворников через коридор прошел в переднюю и отпер парадную дверь.
— Полиция!.. Значит, Берта права. В самом деле, обыск!..
С Марьей Николаевной сделался обморок. Обморок и истерика не остановили обыска, который утонченно вежливым, даже нежным жандармским офицером был произведен самым тщательным образом.
— Сударыня, не откажите в любезности открыть этот стальной шкаф.
Марья Николаевна, как во сне, исполнила просьбу, раскрыла все, выдвинула все самые сокровенные ящики.
— Как и следовало ожидать, — с очаровательной улыбкой сказал жандарм, — обыск не дал никакого результата… Я попросил бы вас только сказать мне, чей это почерк?
Офицер вынул из портфеля конверт с выведенным по-детски крупно адресом.
У Марьи Николаевны отлегло от сердца.
— Это письмо моего восьмилетнего сына Воли. Муж должен был вчера отправить его в Берлин к бабушке…
— Скажите, не под диктовку ли отца писал мальчик…
— Да… это диктант… Бабушка интересуется успехами мальчика в немецком языке, и муж часто посылает ей образчики его диктовки.
— А где муж?
— Сударыня, я надеюсь, что он завтра же будет отпущен…
— Он арестован!..
— Ну, разве это так уже страшно…
— Но за что же!.. За что!.. Ведь я — его жена, урожденная Мордванова, старинная русская фамилия… Мои деды проливали кровь и мой брат на войне… Разве я вышла бы замуж? если бы не знала, как любит Россию Фридрих!.. Разве его жизнь не вся у меня на глазах… Разве я не могу дать голову на отсечение, что никакой политикой он не интересуется… Он знает только карты, — это его страсть, его жизнь…
Горячо прокричала и оборвалась.
VII. БАБУШКА ИЗ БЕРЛИНА
Когда, наконец, непрошеные странные визитеры ушли, Марья Николаевна упала на постель и истерично зарыдала.
— Как! К этому делу припутывают не только мужа, но даже и Волю, моего чистого милого мальчика, за воспитанием и образованием которого Фридрих так ревниво следит… Почему диктант Воли ей не отдали и сказали, что он «приобщен к делу»…
Два-три раза в неделю муж сам занимается диктантом с мальчиком и продиктованное отсылает к бабушке…
Бабушка не нарадуется на успехи внука и всегда благодарит в письмах из Берлина и часто посылает ему игрушки и конфекты.
Муж уверяет, что она миллионерша и после смерти намерена внуку оставить свое состояние…
Марья Николаевна прекрасно знает, каков характер этих диктантов.
«Верочка захворала и целую неделю проведет в постели».
«Сегодня коровка промычала три раза».
«У куклы моей старшей сестры новый бантик»…
Вдруг адское подозрение ослепило мозг:
— А что как слова «Верочка», «постель», «коровка», «кукла», «бантик» имеют условное значение! А что если под видом бабушки эти условные сообщения посылаются в… другое место!
Марья Николаевна в газетах читала что-то в этом роде…
Кровь прилила, и Марья Николаевна крикнула во весь голос:
— Не может этого быть! Что за чушь, чушь, чушь!..
И даже ногами сама на себя затопала. Но не смогла заглушить чудовищного подозрения:
— Фридрих диктовал Воле донесения шпионского характера… Измена родине совершалась невинною рукою ее ангела, ее мальчика, ее гордости и радости…