Выходило так, что больше походил Бертран на отца своего Итье. А еще больше – на деда, Бертрана.
Тощий долговязый подросток – за лето вытянулся, волосы до белизны выгорели – глядит на аббата: хоть и против солнца, а не щурится.
Остановился аббат Рожьер в двух шагах, голову склонил. Осмотрел мальчика слева, осмотрел справа. Кликнул отца келаря и велел устроить молодого сеньора.
Отец келарь взял Бертрана за руку мозолистой рукой – не рука, а клешня рачья – и потащил за собой, на ходу разъясняя смысл и назначение каждого строения за крепкой монастырской оградой: тут ризница, здесь книги хранятся, тут кладовые, вон там – зал заседаний капитула.
Показал мальчику дортуары и школу, а после привел его в церковь и удалился. Темную базилику с тяжелыми стенами и узкими прорезями окон с южной стороны окружают семь капелл.
Бертран обошел сперва все капеллы, а после остановился у стены, не решаясь ступить на середину базилики, и стал глядеть, как свет, ворвавшись в окна, острыми мечами сечет тьму, и как тьма, разорванная в клочья, отступает.
В храме почти нет никаких украшений. Аббат из Клерво – Бернар – учит: «К чему все эти завитки и замысловатые фигуры? Довольно и солнечного луча…»
В ту пору в Далонском аббатстве, кроме Бертрана, обучались наукам еще четыре мальчика, из которых Бертран был дружен с Гильемом де Гурдоном, чьи владения располагались по соседству с Аутафортом.
Что до Амбларта Талейрана, то с ним Бертран совсем не дружил, ибо этот Амбларт был трусоват и на догадки туг, зато весьма скор на обиды, чем бессовестно пользовался Бертран для собственного увеселения.
А нужно сказать, что этот Амбларт был младшим братом того самого Талейрана, который впоследствии взял себе в жены Маэнц де Монтаньяк, поэтому в беседке рассказ эн Бертрана слушался с особенным вниманием. Домна Маэнц даже спросила:
– Стало быть, Амбларт – он тоже видел дьявола?
Пришлось эн Бертрану признать: да, не одному ему, Бертрану, это страшное испытание выпало. Однако же слушайте дальше, что случилось в монастыре. Ибо хоть и многие тогда увидели дьявола, храбрость проявили при том далеко не все – только Бернар из Клерво, человек святой и почтенный, аббат Рожьер и младший из воспитанников монастырских, то есть сам Бертран. Прочие же в страхе разбежались, и первым – эн Амбларт.
Однако лучше излагать историю по порядку, дабы один эпизод нанизывался на другой, подобно тому, как насаживаются на вертел куски мяса, для улучшения вкуса перемежаемые луковицами и яблоками.
Многому обучали в монастыре, о чем сейчас нет времени рассказывать. Брат Амьель, человек чрезвычайной учености (сейчас он возглавляет аббатство), обогатил память своих учеников повестями о чудесах и подвигах святого Бенедикта. Ибо кто заложил основы жизни монастырской, как не он? И чьи заветы неукоснительно выполняются в Далоне? Святого Бенедикта!
Что есть монастырь? Монастырь есть школа Христова.
Что слагает монастырь? Три вещи: община, устав и аббат. Община есть подражание иерусалимской общине, то есть Апостолам. Аббат представляет Иисуса Христа среди Апостолов. Устав же прикладывает Священное Писание к повседневной жизни.
Что есть община без аббата? Тело без головы.
Что есть аббат без общины? Голова без тела. Разделенные, они одинаково бесполезны, ибо мертвы.
Что есть главный закон монастырской жизни? Любовь…
(Тут граф Риго зевнул с таким лязгом, что домна Маэнц покосилась на него, будто опасаясь, не отхватил бы он ей ухо. Эн же Бертран, ничуть не смущаясь, продолжал.)
Из всего сказанного выше можно установить, что воспитанникам прививался также вкус к благочестивой жизни. И до самого вечера, уподобляясь – в наилучшем смысле – жвачным животным, пережевывали они в мыслях вместе с монахами молитвы, священные тексты, либо полученные утром уроки.
И вот однажды, упражняя память, размышлял Бертран над одним случаем из жизни святого Бенедикта. В ту пору возглавлял святой Бенедикт обитель, устроенную им весьма разумно и совершенно. И всякая вещь в обители была священна и приспособлена для полезной работы.
Был в общине один простой монах, родом варвар, весьма преданный заветам настоятеля. Раз поручили ему вырубить сорный кустарник. Тот варвар взялся за дело с таким рвением (да и силищи в нем, видать, заключалось чрезмерно), что орудие его сломалось, и железный серп улетел в сторону, а в руке осталась одна лишь деревянная рукоять.
Железо, как и сейчас, было весьма дорого. А серп, как на грех, попал в пруд и почти тотчас же ушел на дно.
Заливаясь слезами, монах бежит к святому Бенедикту, рассказывает все, как было, и ждет кары.
Тронутый его искренней печалью, святой Бенедикт берет деревянную рукоятку, направляется к пруду – и тотчас же железный серп выскакивает из воды и намертво прирастает к рукоятке.
Святой Бенедикт вручает орудие растерянному варвару и говорит тому просто и кротко: «Ступай работать, дитя, и не унывай более».
Чем больше раздумывал Бертран над этой историей, тем больше она делалась ему по душе. Он даже губы облизывал, а сам нет-нет, да поглядывал украдкой на Амбларта Талейрана.
Однако замысел свой пока что таил.
Случилось как-то нашалить Амбларту. Бертран – тут как тут – давай его еще и подзуживать, и в результате наказаны оба: приказал им аббат Рожьер выполнить кое-какую работу в саду. Бертрану вручил ножницы, а Амбларту – садовый нож на деревянной рукояти.
И псалмы наизусть читать велел: десять раз по десяти псалмов (какие – указал по книге).
Приступили к работе.
Тут уж никто наверняка не скажет: случайно ли совпало, постарался ли кто-то заранее, только садовый нож у Амбларта сломался точнехонько у рукояти, и железная часть отлетела в густые заросли крапивы.
Сперва Амбларт на рукоять глядел, после глазами по траве шарил, наконец на колени пал и руками водить вокруг себя начал.
Бертран же подошел к нему и рукоять у него отнял. Сказал, что горю пособит и непременно железную часть отыщет. Только ему, Бертрану, нужно уединение, ибо желает он прежде трудов вознести молитвы.
Амбларт Талейран – в слезы. А Бертран с рукоятью в сторону отошел, на колени опустился и молиться начал – вслух. Просил святого Бенедикта о помощи. Всю историю с чрезмерно радивым варваром пересказал – на тот случай, если Амбларт Талейран ее запамятовал.
После же голую руку к зарослям крапивы поднес… и – о чудо! – железная часть ножа сама собой выскочила и к руке будто приросла.
Вручил лезвие Бертран Амбларту и удалился неспешным шагом, оставив сотоварища размышлять о случившемся.
Весть о чуде вскоре разнеслась по всему аббатству. Аббат Рожьер призвал к себе Бертрана, заперся с ним в зале капитула и принялся строго вопрошать об истории с садовым ножом. Бертран сперва отвечал, что молился святому Бенедикту, но после сознался в новой шалости и показал аббату вещь, которая и совершила чудо: то, что по-провансальски называется «Aziman«2. Этим словом трубадуры часто именуют своих возлюбленных, ибо тянет их к ним, точно железо к магниту.
– И что с вами сделал аббат? – спросил эн Готфрид с любопытством.
Эн Бертран улыбнулся.
– Простил. А что еще ему оставалось?
Домна Гвискарда де Бельджок встретилась с эн Бертраном глазами.
– А святой Бенедикт? Он простил вас за то, что вы приписали себе совершенное им чудо?
Эн Бертран подивился тонкости, с какой домна Гвискарда поняла его рассказ. И учтиво отвечал этой прекрасной и деликатной даме, что действительно просил прощения у святого Бенедикта, однако святой не ответил ему.
Домна Маэнц сердито перебила их разговор, потребовав, чтобы паж принес ей подогретого молока, ибо потянуло холодком.