Беглецы проходили всё дальше, мимо редких мазанок, вдоль плетней огородов с черневшими пугалами.
– Пускай вон то пугало посадят в медвежий острог вместо меня, – кивнул головой к огородам Степан. – Тоже вот, выдумали... потеху нашли...
Тимофеич умаялся и дышал тяжело, но продолжал припечатывать грязь казенными сапогами с железным подбоем.
– Тут, милый, не о пугале речь. Слыхал про канцелярию Тайную?
– Слыхал, – отрезал Степан.
– Ну и молчи.
– А что там за Тайная? – заинтересовался Ванюха.
– Пшш... – остановил его Тимофеич и с опаской заглянул за плетень. – А Тайная, канцелярия Тайная, – захрипел он, – это дом такой. Там нашего брата на крюки подвешивают, палками обколачивают, кнутьями чешут. Всё выстукивают, крепка ль у нас шкура. Понятно?
– Понятно, – ответил Ванюха и остановился, вытянув вперед голову и прищурив глаза. – Вон, – показал он пальцем.
Впереди, далеко – только зоркий глаз морехода мог разглядеть это, – улица была перегорожена рогаткой, и верховые солдаты наездничали возле хибарки, стоявшей на въезде. Беруны шагнули через плетень и пошли по грядам и тропинкам дозору в обход. Они долго плутали так, и уже не было ни огородов, ни троп, а только болотистый луг блестел под ногами, но всё не решались свернуть опять на дорогу. Солнце слепило глаза, испарина прошибала сквозь сырую рубаху, паром курилась каждая кочка. Стреноженная лошадь с длинной обвислой гривой стояла не двигаясь, словно поджидала идущих. Потом бросилась в сторону смешными прыжками и пропала за перелеском.
Перелески эти стали попадаться всё чаще. Идти было легче: болото осталось позади; земля обсыхала под пригревавшим солнцем, которое заметно заворачивало вправо. Вдали длинным небеленым полотнищем опять раскатывалась дорога. Ванюха со Степаном шли, сокрушаясь о брошенном Савке. Тимофеич молча волочил сапоги по скошенной траве и, дойдя наконец до дороги, шагнул через канаву, но поскользнулся, скатился вниз и здесь прижал под собою какой-то костлявый мешок, заоравший благим матом.
XX. УДИВИТЕЛЬНАЯ ВСТРЕЧА
Тимофеич, Ванюха, Степан стояли неподвижно, как огородные пугала, и во все глаза глядели на измятого Тимофеичем человечка, с рыжей головы которого свалился драный малахай. Тот, в свою очередь, стоял перед ними в вымазанном глиною длиннополом кафтане и с лицом, по которому прошелся грязный Тимофеичев сапог. Рыжий человечек дрожал всем своим щуплым тельцем; заслонив одной рукой глаза, он отмахивался другой и шептал:
– Уйди!.. Уйди!.. Наважденье!.. Уйди!..
– Сёмушко!.. Семен Пафнутьич!.. Ты ли, милый?..
И опомнившийся Тимофеич захватил выгорецкого трудника всего целиком в свои моряцкие объятия, а тот барахтался, вырывался и кричал:
– Уйди!.. Бес!.. Уйди!..
Но Тимофеич не выпускал Семена Пафнутьича и продолжал прижимать его рыжую голову к своему зеленому кафтану, радуясь и удивляясь такой неожиданной встрече. Степан и Ванюха хохотали, глядя на обутые в лапти ножонки выгорецкого трудника, которыми он выделывал самые удивительные штуки, точно стопы его поджаривали на раскаленной сковороде. Семен Пафнутьич выбился наконец из сил и перестал трепыхаться, но набрался духу и глянул в лицо Тимофеичу.
– Скажи, ты настоящий или это только сон такой мне снится?
– Да настоящий, Сёмушко, не поддельный. Кафтан только на мне зеленый, а рожа и кожа – всё то же.
– Врешь, – опасливо молвил Семен Пафнутьич.
– Ну вот тебе и на! Отроду не врал.
– Откуда вас сюда сбросило ко мне в канаву?.. Да на сонного?..
– Эх, милый, рассказывать теперь долго; жизнь свою спасаем.
– Понима-аю, – протянул Семен Пафнутьич и оглянулся вокруг.
Вокруг было пусто. Дорога, изрезанная глубокой колеей, взбегала на пригорок, весело скатывалась оттуда вниз, поворачивала вправо, заворачивала влево и терялась впереди. Позади уже не было видно ни колоколен, вытянувших тонкие шеи, ни слегка наклонившихся к колодцам скрипучих журавлей.
– Понимаю, – повторил Семен Пафнутьич. – Ну, а куда ж вы теперь?
– Куда?.. – Тимофеич посмотрел на Вантоху и Степана. – А куда путь этот?
– Путь этот по солнцу к городу Олонцу, – ответил Семен Пафнутьич, – а оттуда куда хочешь: хочешь – на Выг-реку, а хочешь – и за шведский рубеж, коль тебе невтерпеж. И там вашего брата, беглых, много.
– А ты-то, Сёмушко, куда путь держишь?
Но Семен Пафнутьич стал распутывать узел на своем кушаке, пропустив вопрос Тимофеича мимо ушей.
– Не живешь же ты тут, в канаве!..
– Иду восвояси, – ответил уклончиво Семен Пафнутьич. Но потом, сообразив что-то, вдруг добавил: – Иду к Выгу. Теку, утекаю, жизнь свою спасаю.