Потому что из кухни доносился детский, но по-стариковски брюзгливый голосок сопливого стригоя.
Поймите меня правильно: в целом - в целом, детей я люблю. Теоретически. Но с Петенькой я не знал, как себя вести. С одной стороны, он старше меня - если верить чутью и откровениям графа о его происхождении. С другой - психика-то у него детская. Изворотливый хитроумный маленький паршивец.
Зоя призналась, что он выманил её из цирка старым, как мир приёмом: потерявшееся дитя. Он постучал к ней в комнату, и со слезами на глазах поведал, что потерялся после выступления: пошел в туалет, и заблудился. Где-то там его ждёт мама, волнуется, плачет наверное, а он никак не может найти дорогу...
Сердобольная девушка, накинув халатик, обещала проводить мальчика к маме, но в фойе её уже ждали.
Идя на кухню, я заранее представлял себе печальную картину: угрюмая Антигона, мрачная Афина и заплаканная Амальтея. А в центре внимания - Петенька. Мелкий стригой, уже искусавший моих девочек до полусмерти...
Но замерев на пороге кухни, я понял всю несостоятельность своих умозаключений.
Антигона была вовсе не угрюмой, а весёлой и раскрасневшейся от смеха. Она жарила что-то аппетитное в сковороде. Афина, взобравшись на высокий табурет коленками и отклячив круглую попку, перелистывала журнал. Амальтея, тихо улыбаясь, что-то вязала в уголке...
Петенька, болтая ножками, сидел на барной стойке, и жрал варенье прямо из банки.
Мордашка ребёнка была измазана малиной, в руке он сжимал крупную ложку, которую то и дело отправлял в рот. Банка стремительно пустела.
- Что здесь происходит? - я этого не хотел, но вопрос прозвучал настолько резко, что все вздрогнули. Петенька выпустил банку из рук, и та грохнулась на плиточный пол. Во все стороны брызнули осколки и красные брызги.
- Шурик! - возмутилась Афина. - Ты зачем ребёнка испугал?..
Амальтея молча отложила вязание, и взяв тряпку и ведро, принялась прибираться. На меня она даже не взглянула.
Антигона продолжала священнодействовать. И вовсе не в сковородке, а на электрической вафельнице. Она пекла вафли! И я даже знаю, для кого...
Нет, не такого приёма я ожидал после почти двухнедельного отсутствия.
Мелкий гад посмотрел на меня и коварно подмигнул.
- А где шеф? - я хватался за соломинку. Как утопающий.
- К Гиллелю поехал, - ответила Афина. Она так и не встала с табурета, изучая какие-то страшно интересные наряды в журнале. Что на неё, если подумать, не слишком похоже...
А я разозлился. Как мог Алекс оставить девчонок наедине со стригоем?..
Пусть он и от горшка два вершка, но я слишком хорошо помню, как он заламывал руку Зое, а потом чуть не отгрыз мне голову. Как шеф мог так рисковать?
Я бросил сумрачный взгляд на Петеньку, тот ответил глумливой ухмылкой. А потом сказал приторным до судорог в скулах голосом:
- Тётенька Антигона, а можно мне водички?
- Конечно, зайчик! А может, лимонадику? Или сгущенного молочка?
- Он не пьёт воду, - рявкнул я, не сдержавшись. - И варенье тоже не жрёт! Потому что ему сто лет, и сидит он на кровавой диете.
Все три девы посмотрели на меня так, словно я пнул щенка.
- Шурик, ты что-то путаешь, - мягко произнесла Амальтея. - Это всего лишь ребёнок. Он заблудился, попросил водички, и позвонить маме... Скоро за ним приедут родители.
- Да не родители по нему плачут, а отряд зачистки!
И тут я догадался проверить ауры. А потом нервно сглотнул. Петенька их загипнотизировал! Это был почти что гламор, но какого-то другого качества. Он не делал стригоя более красивым. Он заставлял окружающих ДУМАТЬ, что он захочет.
- Перестань сейчас же, - потребовал я.
- А то что? - мальчик растёр по мордашке варенье и приподнял светленькие бровки.
- Урою.
- Ты не можешь меня убить. Я - птенец самого Мастера. Я под его защитой.
Что характерно: девчонки, продолжая заниматься своими делами, нашей перепалки даже не замечали.
- А мне и не нужно тебя убивать, - я улыбнулся как можно более зловеще. - В нашем подвале стоит гроб. Я запихаю тебя в него, опутаю серебряными цепями... А потом сброшу в залив.
- Мастер тебя накажет.
Мне кажется, или в голосе паршивца появилась неуверенность?
- Может и так. Но ты-то будешь на дне моря. И даже если тебе удастся сломать или прогрызть доски гроба, серебряные цепи не дадут тебе всплыть. Тебя сожрут рыбы. Обглодают, как куриное крылышко.