- Да я и не спорю, всё довольно круто, - я замялся.
- Хочешь спросить, каким образом мы взаимодействуем с обычными людьми?
Иногда способность Тараса читать мысли напрямую даже удобна: лишает необходимости задавать неудобные вопросы.
- И это тоже.
- Помнишь, я говорил, что умею скрывать свою инаковость от других? Так вот: мы все ею пользуемся. Даже твой шеф, господин Голем.
- Но он живёт не скрываясь, даже водит экскурсии...
- И тем не менее никто не ассоциирует его с... тем, кто он есть, верно?
А я вспомнил Владимира. Он спокойно ходил по улицам родного города, но никто не пытался его фотографировать, не удивлялся, не показывал пальцем...
- Мне казалось, здесь срабатывает природная человеческая черта: не замечать того, что не укладывается в рамки повседневного восприятия, - осторожно сказал я. - Вот я, например, тоже далеко не сразу поверил, что они - те самые.
- Так и есть, - кивнул Тарас. - Но кроме этого присутствует ещё и талант перевоплощения. Не переживай, всё приходит с опытом.
Процессия, тем временем, потихоньку втягивалась в приземистое здание, примыкающее к синагоге. Из прошлых визитов я знал, что там находятся специальные комнаты для ухода за покойниками.
Гроб внесли внутрь, Алекс и остальные скрылись. На пороге возник Гиллель с большим стеклянным фонарём - сумерки в октябре приходят рано.
Мы поздоровались очень тепло. После большого перерыва я искренне рад был видеть сторожа.
Шемайя пригласил нас в обширный зал, заставленный вазами с цветами и креслами.
Я очень хотел спросить Гиллеля о Мириам. Но понимал: это пустая трата времени, и кроме неловкости ни у меня, ни у сторожа, никаких чувств не вызовет.
Мы с Тарасом уселись в последнем ряду.
Гроб стоял впереди, на возвышении. Вокруг были расположены меноры - семисвечники с ярко горящими бездымными свечами.
Пахло натёртым мастикой деревом, горячим воском и ладаном.
Гиллель прошел к гробу, и встав за ним, как за конторкой, оглядел высокое собрание.
- Ну-с, пожалуй, приступим к обсуждению.
И открыл крышку гроба.
Глава 22
В гробу лежал труп. Это был пожилой мужчина, в окладистой бороде и густых усах, с кудрявой, зачёсанной назад шевелюрой. Благородная седина имела платиновый оттенок.
На трупе был старинного покроя двубортный костюм, жесткий целлулоидный воротничок подпирал шею.
Кожа трупа была изжелта-бледной, покрытой очень мелкими морщинками - как ссохшийся пергамент.
На груди, поверх сложенных рук, почему-то лежало вязание: клубок ниток и острые стальные спицы.
- Господин Плевако, - позвал Гиллель, и деликатно постучал в боковую стенку гроба. - Пора вставать.
Труп открыл морщинистые веки, пару секунд взгляд его был пустым и бессмысленным. Но вот в зрачках пробудилась искра, они задвигались, осматривая помещение, а затем раздался хриплый вдох - будто кто-то раздул мехи старого рассохшегося аккордеона.
Труп неожиданно сел - спина прямая, как палка, - и натужно закашлялся. Когда он открыл рот, из него вылетело облачко моли...
- Прошу извинить, милостивые государи. Задремал.
Голос у трупа был затхлый. Словно пролежал без употребления не один десяток лет.
- Добрый день, Теодор Никифорович, - вежливо сказал Гиллель. - Все в сборе. Можно начинать.
- Хорошо, хорошо... - протянув руку Гиллелю, труп начал выбираться из гроба.
Происходило это в несколько этапов: сначала он, помогая рукой, перекинул через борт гроба одну ногу. Затем - вторую. Потом, крепко навалившись на Гиллеля, он встал. Покачнулся, но вновь уцепился за сторожа и наконец обрёл равновесие.
Когда он поднялся, вязание свалилось на пол. Я с удивлением распознал почти довязанный носок...
- Ещё раз прошу прощения, господа, - голос трупа обретал всё большую мощь, становился густым, с приятными бархатными обертонами. - Одеревенел.
- Не обязательно проводить всё свободное время в... столь тесном пространстве, - мягко сказала Пульхерия.
- Традиции, милочка, надо соблюдать, - наставительно сказал труп. - К тому же, у меня агорафобия, - сделав несколько физкультурных телодвижений - в гулком помещении отчётливо раздавался хруст суставов, - труп повернулся к гробу и достал папку с документами.
Открыв первую страницу, он начал вдумчиво, строчку за строчкой, зачитывать договор директора цирка с графом.
Я смотрел на старика во все глаза. Никаких сомнений не оставалось, что передо мной - настоящий труп. Я не видел его ауры, не слышал дыхания, не чувствовал биения сердца. Внутренние органы его были ссохшимися, и пахло от него, как в древнем склепе: нафталином, пылью и сухими костями.