Марко: А если я не врал?
Милва: Ложь есть всегда. Большая или маленькая.
Марко: Я тащу? Хорошо. Короткая. Это короткая?
Милва: Короткая. Ты первый.
Марко: Хорошо, хорошо. Дай мне подумать.
Милва: Будь откровенен.
Марко: Ладно, хорошо. ПризнаЮсь, что соврал, когда сказал, что мой отец — единственный, кто хочет поскорее нас поженить.
Милва: Я так и знала.
Марко: Знала что?
Милва: Я знала, что ты тоже этого хочешь.
Марко: Чего?
Милва: Ты хочешь привязать меня к себе. Но не хочешь, чтобы я на тебя смотрела. Ты хочешь сам смотреть на меня, я знаю, я чувствую, но ты зачем-то пытаешься скрыть это.
Марко: Это что, противоестественно?
Милва: Нет, это убивает естественность.
Марко: Я не понимаю тебя. То есть совсем не понимаю. Я имел в виду маму.
Милва: Маму? А при чем здесь она?
Марко: Это мама хочет, чтобы мы поскорее поженились.
Милва: Зачем?
Марко: Она хочет избавиться от чувства вины. Ей кажется, что она зависит от меня.
Милва: А-а.
Марко: То есть нет. Она боится, что слишком зависит от своих близких, что чересчур привязана ко мне. Хотя нет, она просто боится, что кто-нибудь заметит эту ее привязанность.
Милва: Что ж, ясно.
Марко: Теперь твоя очередь рассказывать.
Милва: А, ну да. Я соврала тебе… ну что ты снова уставился?
Марко: Ах да, прости.
Милва: Так вот. Именно об этом.
Марко: О чем? О чем?
Милва: О том, что мне не нравится, когда ты смотришь на меня, потому что ты, якобы, высматриваешь во мне недостатки.
Марко: Ну и?
Милва: Ну… на самом деле я так не думаю. Я соврала тебе.
Марко: Понятно. Ну и зачем же тогда?
Милва: Зачем-зачем? Да ни зачем.
Марко: Ты уходишь от ответа. Почему я не могу смотреть на тебя?
Милва: Потому что, я боюсь…
Марко: Боишься? Чего?
Милва: … что ты ничего не увидишь.
Сцена восьмая
Туула опускает кусочки мяса в кляре в кипящее масло.
Входит Сеппо в кальсонах.
Туула: Ты палочки на стол положил?
Сеппо: Положил.
Туула: А себе взял вилку?
Сеппо: А себе взял вилку.
Туула: Сеппо:, черт возьми! Ты посмотри на себя! Иди, сейчас же оденься.
Сеппо: Они еще не пришли. А даже если бы и пришли.
Туула: Ты в своем уме? Прекрати сейчас же. Иди, наконец, оденься.
Сеппо: Я хочу тебя. Сейчас же, и сзади. Тебе понравится.
Туула: Ты что?! Я же готовлю. И с чего ты решил, что мне понравится?
Сеппо: Только представь себе: дряхлый, но еще вполне годный кобель хочет трахнуть старую суку. По закону эволюции мне нужна, конечно, молодая сучка. Ведь я-то еще пригоден для воспроизводства, а вот ты уже нет.
Туула: Ты салфетки разложил?
Сеппо: То-то и оно.
Туула: Разложил, я спрашиваю?
Сеппо: Вот если бы мы жили по-настоящему, я бы разложил тебя прямо сейчас. На столе. Если бы у нас была комната в коммуналке, где-нибудь на окраине города, а не квартира в центре Хельсинки. Я бы трахнул тебя. И ты была бы довольна.
Туула: Ты к бабуле вечером заходил?
Сеппо: И это называлось бы любовью, а не семейным насилием.
Туула: Ты заходил к бабуле?
Сеппо: Моя жизнь угасает. Уходит сквозь пальцы, как песок. Знаешь, почему мне нравится бывать в Брюсселе, хотя меня тошнит от французского языка? Я не понимаю этот чертов язык. И не хочу понимать. Зачем он мне? У меня есть свой язык, и мне этого вполне достаточно. Но мой язык умирает. Так же как и я.
Туула: Ты что пьян?
Сеппо: Так вот о Брюсселе — там живут женщины, португалки и итальянки. Они работают секретаршами. И еще испанки-секретарши. Ох! От них исходит такой запах — амбре! Какое красивое слово. Чувствуешь? Амбре.
Туула: Бабуля звонила.
Сеппо: Вот как. Интересно, кто же научил ее вставлять палец в нужные дырочки?
Туула: Сама. Ты недооцениваешь ее способности.
Сеппо: Да, наверное…
Туула: Она говорит, ты теперь часто бываешь у нее. Даже очень часто.
Сеппо: Захожу, когда успеваю.