Френсис Бэнкс сидела со своей шестилетней дочерью за угловым столиком. Они лакомились десертом, состоявшим из домашнего имбирного мороженого и лесных ягод. Увидев, что к ним приближается Мартин, Френсис отложила ложку и сказала девочке:
— Смотри, дорогая, это главный повар. — Она помолчала, потом криво усмехнулась и добавила: — И ему срочно надо побриться.
Через неделю она пригласила Мартина в гости, к себе в Блумсбери. Они с дочерью жили в большом доме, заполненном книгами, которые когда-то принадлежали умершему мужу Френсис, а также кукольной одеждой и мебелью, которые были собственностью Луизы. В углу гостиной Мартин заметил маленькую бронзовую статуэтку, изображавшую мать с ребенком, и решил, что Клэр понравилась бы эта комната. Френсис увидела, как внимательно он смотрит на бронзовые фигурки, и спросила, о чем он думает.
— Ни о чем, — ответил он. Затем повернулся к ней и спокойным голосом произнес: — Пойдем в кровать.
Френсис уже была замужем и родила ребенка, она была зрелой, опытной в житейском и сексуальном отношении женщиной. Мартин лежал рядом с ней на широкой мягкой постели и вспоминал о маленькой кровати на полозьях, где они с Клэр занимались любовью. «Прекрати, — мысленно сказал он себе. — Прекрати думать о Клэр». Потому что Клэр, которая, по словам Тихони, сейчас проводила медовый месяц в каком-то отеле в Пенсильвании, уж точно не думала о нем, лежа рядом с Дэниэлом Класкером. Или думала?
Мысль об этом не давала Мартину покоя, когда он целовал и ласкал горячее незнакомое тело Френсис Бэнкс. Ее бедра были шире, чем у Клэр, а груди тяжелее. У нее все было полнее и пышнее, чем у Клэр, но она не так искренне и чутко отзывалась на его прикосновения. Образ Клэр стоял у Мартина перед глазами, пока он занимался любовью с чужой женщиной в чужом доме в Блумсбери.
— Клэр! — закричал он, когда достиг высшей точки наслаждения в свою первую ночь с Френсис, а после почувствовал себя крайне неловко.
— Все в порядке, — позже заверила его Френсис. Они лежали рядом и пили вино, которое она заранее поставила у кровати в медное ведерко с тающим льдом. — Я знаю про нее.
Френсис зажгла сигарету от зажигалки, на которой были выгравированы инициалы ее покойного мужа.
— Да? — удивленно поднял брови Мартин.
— Я расспрашивала в ресторане, — объяснила Френсис. — Пыталась понять, почему ты меня избегаешь. И метрдотель помог мне найти ответ.
— Откуда он знает? — спросил Мартин.
—; Ну, — чуть улыбнулась Френсис, — он сказал, что многие знают. Твой друг, Дункан Лир, может, и замечательный человек, но скрытностью точно не отличается.
Мартин приподнялся на локте и посмотрел на нее:
— И что ты обо всем этом думаешь?
Френсис пожала плечами и отбросила волосы с лица.
— Я думаю, — начала она, — что я слишком молода, чтобы навсегда остаться вдовой. Мне всего тридцать лет.
— Мне двадцать четыре, — сказал Мартин.
— Это неважно. Не обязательно быть одного возраста.
Миссис Френсис Бэнкс говорила ему, что они не слишком похожи, и что ее это не волнует, и еще многое другое. Она говорила, что хочет заключить с ним соглашение. Он может выкрикивать имя другой женщины в постели, ей все равно. Он привлек ее и покорил, и ей хотелось бы, чтобы он был с ней, чтобы прогнал ее одиночество и стал отцом ее маленькой дочки.
Да, это будет соглашением, но, быть может, точно такое же соглашение заключили мистер и миссис Класкер. Дэниэл будет рядом с Клэр и сделает ее жизнь в Лонгвуд-Фолс более терпимой. Мартину хотелось верить в то, что Клэр счастлива, а Дэниэл действительно хороший человек. А еще — что она продолжает заниматься скульптурой и никогда не перестанет.
Потрясенный Мартин лежал в чужой кровати и думал о том, сколько собственных ожиданий и надежд они с Клэр предали: свадьба, которую они никогда не сыграют, дети, которые у них никогда не родятся, — малыши с ее рыжими волосами и его серыми глазами.
— Наши дети обязательно будут художественно одаренными, — как-то давным-давно сказала Клэр. — И хорошими поварами.
— Мне их жалко, — ответил Мартин. — Повара-художники. Тяжело им придется в жизни.
— Нет, — возразила Клэр. — Не думаю. Зато когда мы станем совсем старыми и беззубыми, они будут готовить нам мягкое, легкое пюре и затейливым узором раскладывать его на тарелке.
Сейчас Мартин почти видел этих воображаемых детей, которых ему никогда не придется баюкать, подбрасывать в воздух, водить в школу или сажать на плечи и нести сквозь толпу. Дочь Френсис, Луиза, была милой, застенчивой девочкой, с темными, как у матери, волосами. В ее глазах и изгибе губ чувствовалось что-то трагическое, вероятно, появившееся после того, как ее отец умер от сердечного приступа. Малышке тогда было всего два года. Мартину нравилась Луиза, и он знал, что если останется с Френсис, то на самом деле станет отцом девочки. Это не казалось ему такой уж плохой идеей. Он не мог обещать Френсис достать с неба солнце, луну и звезды, но она и не просила. Главной любовью ее жизни, несомненно, был первый муж, Джеймс, профессор факультета философии, у которого она училась в Кембридже и которого боготворила до самой смерти.