— Сентябрик, давай попросимся, чтобы вместе? — робко сказала она. — Мы тогда
будем как брат и сестра. Хочешь?
— Ага, — кивнул Иннокентий.
Брыкающуюся Таньку в охапке унесла в медпункт старшая медсестра Катерина
Ивановна.
Понемногу дети успокаивались и выходили в раздевалку.
Риточка вцепилась в руку Иннокентия, и не отпускала, и даже сумку, в которую
складывала свои вещи, хотела взять в зубы. Но Иннокентий ей помог, подержал сумку, а
потом Риточка с Иннокентием пошли уже к его шкафчику, и так же вдвоем собрали вещи
Иннокентия.
Во дворе их поставили по парам. В паре с Риточкой был обычно Костик, но Риточка
настояла на том, чтобы остаться вместе с Иннокентием.
Нина Макаровна попрощалась, даже поцеловала каждого, и хоть она вроде бы не
плакала, но глаза у нее были мокрые и красные.
Прогулку в других группах тоже отменили, двор садика был пустой, только автобус
стоял и пыхтел.
Анна Петровна – или Нина Степановна – взяла у заведующего список и карандаш
и крикнула:
— Дементьева Маргарита!
Риточка сказала:
— Это я.
Анна Петровна – или Нина Степановна – кивнула, поставила галочку в списке и
велела:
— Поднимайся в автобус, Маргарита.
— Я с Сен… с Дудниковым! — сказала Риточка, и так стиснула ладошку, что
Иннокентию даже больно стало.
275
— Дудников Иннокентий – это ты? — спросила Анна Петровна – или Нина
Степановна. — Ну, ладно, раз вы в списке подряд, поднимайтесь вместе.
— Только меня Сентябрь зовут, Сентябрик, — сказал Иннокентий. — Меня так
мама назвала.
— У тебя будет теперь новая мама, с ней будешь договариваться. Быстро
поднимайтесь в автобус, не задерживайте! Кузьменко Константин!
Риточка с Иннокентием взобрались по ступенькам в автобус.
Там уже сидели дети — наверное, из другого садика. Дети вздыхали, кто-то тихо
всхлипывал.
А еще в автобусе был дядя, который Иннокентию сразу не понравился, потому что
был похож на дядю Вову.
— Не стойте в проходе, садитесь на свободные места, — сказал дядя. — И не
реветь!
Первые три ряда были заняты.
Иннокентий с Риточкой прошли вглубь и уселись, и Иннокентий пропустил Риточку
на место у окошка. Потому что хоть девочки и такие же люди, как мальчики, но все-таки
они девочки.
Риточка умостилась, расправила платьице и сразу же ухватила Иннокентия за руку.
— Хорошо, что нам вместе разрешили, правда? — сказала она.
— Ага. Но это только пока. Потом могут и не разрешить, — вздохнул Иннокентий.
— А мы очень-очень попросим…
Автобус постепенно заполнялся. Дядя, похожий на дядю Вову, покрикивал, дети
быстро рассаживались.
Последней влезла в автобус надутая Танька.
Потом поднялись Анна Петровна и Нина Степановна.
— Едем быстрее, у нас еще два садика, — сказала одна из них. — До обеда
хорошо бы управиться…
И они поехали.
Риточка смотрела в окно, крепко сжимая руку Иннокентия.
— А как ты думаешь, если наши настоящие папы с мамами обратно поженятся, нас
им вернут? — вдруг спросила она.
— Думаю, вернут, — сказал Иннокентий.
— Хорошо, — довольная, улыбнулась Риточка. — Только ты мне все равно как
брат останешься. И я тебя, Сентябрик, все равно буду Сентябриком называть. Даже если
запретят. Когда никто не будет слышать, конечно.
— Да, — сказал Иннокентий. — Я тоже тебя буду Риточкой называть. Когда никто
не будет слышать или подслушивать.
— Я не подслушиваю, я просто слушаю, — привычно запротестовала Риточка. —
Иногда можно столько всего узнать интересного! Только я никому никогда ничего не
рассказываю. Разве что человеку надо что-то очень знать. Важное.
— Да, я знаю, — отозвался Иннокентий. — Ты парень, что надо, хоть и девчонка. И
никогда не ябедаешь.
— Ты тоже. Я, когда стану большая, я на тебе, Сентябрик, женюсь. И мы никогда-
никогда не разведемся, чтобы наших детей у нас не отобрали. Правда, Сентябрик?
— Ага, — сказал Иннокентий. — Никогда-никогда. Чтобы не отобрали.
276
История болезни
Роды прошли удачно. Ну, роды теперь, при нынешней-то аппаратуре, практически
всегда проходят удачно.
Когда матка начала свои содрогания, готовясь вытолкать его наружу, в соседней
комнате, за стеной из толстого стекла, собрались и мама его, и папа, и старшая сестра
Симона.
Когда он, мокрый и синий, шлепнулся в приемник акушерского автомата, мама
зарыдала восторженно, папа брезгливо скривился, а у сестры заинтересовано загорелись