— Теперь меня ждет новая жизнь, Сэм. Я больше никогда не дам себя в обиду. — Глухой и глубокий смех Линды раздался на другой стороне трубки, отчего у меня потемнело от страха в глазах. — С сегодняшнего дня я ношу их ожерелье, и никто, слышишь, никто не посмеет снять его с меня.
Глава 2
Ночь мягким покрывалом опускается на дорогу, отгоняя уходящие на западе лучи солнца. Алый закат с пушистыми облаками, похожими на сладкую вату, прощается с жителями города до следующего дня; теплый ветер тормошит мои волосы. Окно, которое я открыла несколько минут назад, пропускает внутрь спертый и горячий летний воздух, из-за чего Линда смешно ворчит.
— Господи, да закрой ты уже это чертово окно. Дышать нечем! — ругается она, пока я сижу и наслаждаюсь приятным завершением дня. Я смотрю на сестру, поправляю очки и улыбаюсь ей. — Ты что, специально злишь меня, засранка?
— Ага, — быстро отвечаю я, но все же поддаюсь сестре и нажимаю на кнопку, чтобы закрыть окно и включить кондиционер.
Как только стекло поднимается, Линда с облегчением выдыхает, еле слышно ругаясь себе под нос, и расслабляется за рулем, нажимая на педаль газа еще сильнее. Спидометр переваливает за отметку восемьдесят миль в час.
— Эй, шумахер, — привлекаю я внимание сестры. — Если ты хочешь покинуть этот гребаный мир раньше положенного срока, то давай без меня, окей? Я что, зря сбежала из Денвера, чтобы сдохнуть где-то на выезде из Нью-Йорка?
— Кстати об этом, — отвечает Линда, сворачивая на проселочную дорогу. — Что сказала мать?
— Мне насрать на это, Ли. Ты же знаешь.
— Но не ей, я думаю, — говорит она и смотрит на меня. — Мы ее дочери, Сэм.
Я удивленно перевожу взгляд на сестру, немного опешив. Она что, сейчас шутит? Скажите, что шутит, потому что я ни за что не поверю, что человеку, который сам сбежал из «отчего» дома, где ему не давали никакой жизни, как-то жаль его «семью».
— Ты ведь сейчас меня разыгрываешь, Ли, да? Иначе я просто надеру твою задницу, — рычу я. Линда переводит грустный и тяжелый взгляд с дороги на меня, по которому я понимаю, что она сейчас говорит всю эту чушь на полном серьезе. — Останови машину.
— Сэм...
— Мать твою, останови гребаную тачку! — кричу я, отстегивая на ходу ремень безопасности. И как только автомобиль тормозит, открываю дверь и выхожу.
Нет, это точно какой-то розыгрыш. Не может быть, чтобы моя сестра только что такое сказала. Она оставила все, как и я сейчас, чтобы почувствовать себя свободной. Бросила меня, убежав и никому не сказав, куда направляется. Даже мне — самому близкому и дорогому человеку за всю ее жизнь.
Я всегда поддерживала ее, помогала и была на ее стороне. И даже после того, как узнала, что она больше не будет жить под одной крышей с нашей матерью и отчимом-тираном, я простила. Да, я была зла и обижена, но я простила и поняла, почему Линда так сделала.
И сейчас она смеет мне что-то заявлять? Мне, которая тоже хочет попытать счастье? Своей младшей сестре, которая хочет ощутить на своей никчемной и ненужной шкуре вкус свободы и нормальной жизни?
— Твою мать! — пинаю я первый попавшийся мне под ноги камень.
Линда вылезает из машины и смотрит на меня поверх крыши, пока я пытаюсь успокоиться. На глаза от такой несправедливости наворачиваются слезы. Последние два года я только и делала, что пыталась выжить в этом кошмаре. Придумывала план, как смогу сбежать из ада, в котором оставаться больше не было сил. И вот, когда на горизонте проявляется какой-то проблеск надежды, что я найду в Линде успокоение и защиту, она говорит мне, что у нас якобы есть мать.
— Сэм? — зовет меня сестра, но я не оглядываюсь. Она обходит машину и встает позади. — Послушай, ты не должна поступать так же, как я когда-то. Ты не должна бежать в неизвестность, слышишь? — Линда разворачивает меня, чтобы оказаться лицом к лицу, и нежно проводит кончиками пальцев по моей щеке. — Я не хочу, чтобы ты страдала, солнышко.
Хмыкнув сестре в ответ, я снимаю очки, расстегиваю и стягиваю куртку, оголяя плечи. Глаза Линды округляются от страха и шока, когда она замечает, что моя бледная кожа осквернена побоями.
— Боже, Сэм...
— Не хочешь, чтобы я страдала, говоришь? — спрашиваю я и указываю на бледно-фиолетовый, но такой заметный синяк под глазом. — Не хочешь, чтобы я бежала? — Перевожу палец на заживающие отеки на руках. — Линда, если ты слепая и ни черта не видишь, то я покажу тебе.
Я снимаю майку, предоставляя ей возможность видеть мое избитое тело. Живот исполосован глубокими, уродливыми рубцами, а грудь и ребра украшают ссадины и свежие синяки.
— И ты мне смеешь говорить, что она моя мать? — шепчу я, пытаясь не зареветь от отчаяния и обиды. Впервые за последние два года я не могу сдержать своих эмоций и слез, что не перестают стекать по щекам. — Она монстр, Ли. Монстр, который разрешает своему гребанному мужику бить и издеваться над собственной дочерью! Она смотрит, как он избивает и глумится надо мной! Она никогда не защищает меня, Линда! — сорвавшись на сестру, я начинаю кричать. — Смотри, сестренка, какая она гребаная мать, и запоминай! Пусть она катится на хрен, как и ты со всеми своими словами про то, что я не должна, черт тебя дери, бежать!