— Позови.
Полина вошла в палату сразу после того, как ушел Чал. Села на кровать, взяла его руку.
— Как?
— Все в порядке. Давай иди. Я подремлю.
— Очень хорошо, что ты поспишь. Поспи.
— Считай, я уже сплю. Иди.
— Никуда я не пойду. — Он ощутил пожатие ее ладони. — Спи. Я буду здесь.
Глава 4
Выйдя из лифта, Седов подошел к двери. Нажал кнопку звонка.
У двери ему пришлось простоять около минуты, прислушиваясь к неустойчивой тишине на лестничной клетке. Откуда-то сверху доносилась музыка, еще где-то работала дрель, но эти звуки, сравнимые с комариным писком, были так тихи, что практически сливались с тишиной. Вспомнил об Алле, попытался подавить тоску. И не смог.
Наконец раздались шаги, звякнул замок. В открывшуюся дверь выглянул Гущин. Он был одет в ношеный серый костюм и голубую рубашку, черный галстук на рубашке был приспущен.
— Здравствуйте, Виктор Александрович, — сказал Седов. — По-моему, я вовремя?
Гущин некоторое время вглядывался в него. Казалось, он пытался понять, чего именно Седов от него хочет.
— Вовремя. Проходи. И посиди пока, я кое-что допишу.
Квартира, в которую вошел Седов, выглядела, как и полагается конспиративному помещению, уныло-казенно. Подождав, пока Гущин сядет за стол в одной из комнат, Седов подошел к окну. Посмотрел вниз.
На этой явке, где Гущин назначил ему встречу, он был в первый раз. Но, как любой уважающий себя москвич, месторасположение дома знал отлично. Это был один из тихих уголков Замоскворечья, еще в юности исхоженный им вдоль и поперек.
С высоты третьего этажа хорошо просматривался занесенный упавшими листьями переулок, к которому был обращен фронтон. Здание напротив, в стиле «русский ампир», построенное не позже чем в начале двадцатого века, выглядело, как игрушка. Сейчас в нем размещался какой-то офис. Фасад украшали виньетки, барельефы, оскаленные львиные морды, гарпии. Без сомнения, здание недавно обновили — барельефы и виньетки сверкают белизной, стены отливают нежным аквамарином. Рядом с парадной дверью виднеется надраенная до блеска медная табличка. Все как водится.
Подумал: погода отличная. Типичное бабье лето. Если бы Алла была жива, они могли бы вместе любоваться Подмосковьем. Может быть, съездили бы на тот же Сенеж. Если бы Алла была жива… Нет, он не сможет смириться с ее смертью. Не сможет.
От мыслей его оторвал голос Гущина:
— Все, Юра, я закончил. Садись.
Сёв в кресло, посмотрел на Гущина. Он знал, у полковника уже несколько недель тянутся служебные неприятности. Впрочем, этих неприятностей ждали все в отделе. Формально после истории с «Хаджибеем» все участники операции были отмечены благодарностью, но с момента, когда они вернулись из Ирана, кто-то сверху, из Генерального штаба, постоянно капал на отдел. После каждого доноса Гущина вызывали к начальству, мучили проверками и, в конце концов, отложили присвоение очередного звания.
Встретив его взгляд, Гущин ответил гримасой:
— Плохи наши дела, а, Юра?
Пусть дела и плохи, подумал Седов, но нагнетать обстановку он не будет. Улыбнулся:
— Не понял, Виктор Александрович. Почему плохи?
— Да ладно тебе. Плохи, и все.
— Не знаю, о чем вы. Что-то случилось?
Гущин, ничего не ответив, пожал плечами. Выждав, Седов сказал:
— Мои дела, личные дела, действительно плохи, Виктор Александрович. И вы знаете, почему. Но я, как видите, работаю.
— Я не о твоих делах, я о делах отдела. — Гущин сделал вид, что вглядывается в стол. Поднял голову. — Ты уже слышал от Хрулева?
— Слышал — о чем?
— О Балмакове?
— А что с ним?
— Он исчез.
— Исчез — когда?
— Вчера, в воскресенье.
Новость была неожиданной, ведь они твердо рассчитывали, что никаких неприятностей, во всяком случае в ближайшие полгода, с бывшим таксистом аэропорта Шереметьево не случится. Семья переехала в квартиру на Нижней Масловке, Балмакова удалось устроить водителем в находящуюся рядом академию имени Жуковского. Для большей предосторожности всем сменили документы, так что в квартире, выделенной по просьбе ГРУ мэрией, Балмаковы, муж, жена и двое детей, были прописаны как Стрелковы — по девичьей фамилии жены. При этом Гущин настоял, чтобы с первого же дня у дома постоянно дежурил спецагент.
— Расскажите, как он исчез?
— Утром пошел на рынок и не вернулся. И все, с концами.
— Но… ведь…
Седов замолчал. Гущин посмотрел на него скучным взглядом: