На месте водителя сидел длинный танкист с маленькой головой. Рядом с ним примостился Иванов, показывая дулом пистолета направление. Танкист старательно, как на учениях, вел грузную машину угодливо, стараясь предупредить каждый жест своего страшного соседа. Он с готовностью направил танк на дом, а когда снова вырулил на дорогу, то даже улыбнулся, показав большие желтые зубы.
— Старайся, это тебе зачтется, — сказал Иванов. — Держи прямо в лес. Так и жарь!
Танкист закивал головой. Ему было страшно. Совсем недавно, каких-нибудь полчаса назад, это был дисциплинированный, в меру храбрый солдат. Не задумываясь, он повел бы танк на русские позиции, проявив уставную доблесть. Но то, что случилось с ним, было так не похоже на все, к чему он готовился в Гитлерюгенд, а затем в военной школе, где ему втолковывали, что он ариец, сверхчеловек, рыцарь в несокрушимом панцире, перед которым падут в прах все враги, расступятся все преграды. И действительно, еще вдали от фронта он уже захватил в плен русского солдата. И какого солдата! Его распирало от чванливой гордости, когда, сидя за столом, он ел жареное мясо, пил французский коньяк и смотрел на истекающего кровью пленного. Внезапно все полетело вверх тормашками. Он сам стал пленником, в бок его упирается ствол пистолета, он убивает своих, способствует побегу русских разведчиков. И бог знает, что он еще станет делать, чтобы остаться в живых.
На месте пулеметчика сидел Кирилл Свойский, рядом съежился Вилли. Ксюша примостилась сбоку и перевязывала Кириллу руку. В танке нашлась аптечка. Ксюша залила искусанную руку йодом и теперь заматывала бинтом. Свойский здоровой левой рукой взялся за пулемет.
— Сидите смирно! — сказала Ксюша. — Ну что вы все время вертитесь! Тут и так трясет, а вы еще вертитесь. Весь йод разлила вам на штаны. Ну, что вы смеетесь?
Свойский плохо слышал ее слова из-за гула, наполнявшего кабину.
— Прекрасно, Ксюша! Понимаешь, все прекрасно! — крикнул он.
— Что же прекрасного? Вот вам руку чуть не отгрызли, дом наш спалили. И неизвестно, что еще будет. Ну вот. Не больно? — спросила она, осторожно завязав бинт.
— Какая там боль! Все будет отлично. Жалко, не удалось мне позагорать на вашей пасеке, медку поесть. Спасибо! Рука как новая.
— Куда мы едем?
— К своим, Ксюша. Вот ахнут ребята, если мы на «тигре» приедем!
— Какие ребята? Ваши дети?
— Да нет! Солдаты. Товарищи.
— А что это вы все за ручку крутите?
— Это пулемет.
— Вы из него стрелять будете?
— Если придется.
— В немцев?
— Да, если полезут.
— Может, не полезут?
— Все может быть. После сегодняшнего во все поверю. Я ведь тебе, Ксеня, еще спасибо не сказал?
— За что?
— Да если бы ты не закричала… — Голос Свойского заглушил треск бревен и рев мотора.
Танк продавил небольшой мостик через речушку и благополучно выполз на дорогу.
— Силен зверь! — прокричал Свойский.
— Он мягкий. Я головой стукнулась, а он мягкий.
— Резина! А так он не особенно мягкий. Ксеня!
— Что?
— Не думал я, что есть такие храбрые девочки.
— Где есть? Какие девочки?
— А вот такие, как ты!
— Я?! — удивилась Ксюша. — Если бы вы знали, как я испугалась. Я думала, что вас всех убили.
— Ну, а на танк кто бросился?
— Я за дедушку испугалась. Куда, думаю, его увозят!
— То за нас испугалась, то за дедушку, а за себя забыла испугаться!
— За себя я сейчас боюсь.
— Чего же бояться в таком танке?
— Вдруг они узнают и будут стрелять?
— Напрасное занятие. Пулей нас теперь не пробьешь.
— А в окошки залетят!
— Люки мы закроем. Вот только в эти щелки будем смотреть, а они из непробиваемого стекла.
— Где же мы едем? — Она, опершись о плечо Свойского, выглянула из люка. — Ой, это же дорога на горелую поляну. Там малины сейчас!.. — Она сжала плечо Свойского. — Солдаты! Смотрите, сколько! Почему они нам руками машут?
— За своих принимают. Думают, подмога.
Танк миновал солдат, высланных майором для прочесывания леса. Еще с полчаса он шел, подминая широкими гусеницами молодые деревца, росшие по обочине проселочной дороги, потом свернул в сторону, пересек луг, поросший высокой некошеной травой, и с ревом, развернувшись носом к дороге, остановился на опушке. Умолкли рев и лязг, только глухо урчал мотор.
Ложкин заглянул в кабину водителя:
— Ксюша!
— Что?
— Тебе пора выходить.
— Приехали!
Свойский пожал ее тоненькое запястье.
— Спасибо тебе за все и до свидания, хорошая ты девчонка!
— До свидания, дядя Кирилл. Руку завтра еще перевяжите.
— Перевяжу, не беспокойся.
— Йодом помажьте.
— Помажу.
— Нет, я пролила его, вы тогда мазью из белой баночки, только хорошенько.
— Мазью так мазью.
Иванов стянул с головы шлем.
— Тесен, проклятущий! — Он помог девочке перебраться в башню и сам вылез вслед за ней, оставив водителя под охраной Свойского.
Ложкин помог спуститься на землю кузнецу и Ксюше и сам спрыгнул в высокую траву. Они отошли от машины. Кузнец помолчал; прислушиваясь, сказал тихо:
— Вам из леса нельзя выходить. Поезжайте вот так. — Он махнул рукой на северо-восток. — Дорога там ничего, твердая до вырубок, а там этого дьявола бросайте и пробирайтесь к партизанам: они возле болот держатся. Там отряд Кости Зеленухина из Малой Гаврилихи. Они помогут…
На землю грузно спрыгнул Иванов и подошел, щурясь от яркого света.
Ложкин вопросительно посмотрел на него.
— Не бойся, — сказал Иванов, — я ему руки скрутил. Никуда не денется. Я вот хотел Кузьму Ефимовича спросить, как без особой канители выбраться на шоссе. Оно ведь лесом идет, где-то здесь, неподалеку. Достань-ка карту, Коля…
Разглядывая карту, они не заметили, как из горловины башни вылез Вилли и, неслышно соскользнув на землю, пригнувшись, бросился в лес. Первой увидела его Ксюша и, вскрикнув, протянула руку:
— Вон он. Побежал!
Иванов бросился за танкистом. Затрещали сучья, резанула автоматная очередь. Иванов долго не возвращался. Из лесу еще раз донесся дробный стук автомата, но уже где-то далеко от поляны.
Ложкин сказал кузнецу:
— Какая непоправимая оплошность!..
— Да, если удерет, то худо наше дело.
Ксюша сказала, посмотрев на Ложкина:
— Так мы им и дадимся! Вот возьмем и тоже пойдем к партизанам. Верно, дедушка?
— Теперь у нас одна дорога. Зайдем на пасеку, возьмем харчишек и подадимся искать Костю Зеленухина.
— Лучше в танке поедем. Его никакая пуля не пробивает. Правда ведь, не пробивает?
Ложкин покачал головой, прислушиваясь:
— Нельзя с нами, Ксюша. Иди и помогай дедушке во всем. До свидания! — Он протянул руку кузнецу. — Спасибо!
— Не за что… Где это Иван замешкался?
— Вернется. — Ложкин повел глазами на Ксюшу. — Пора.
— Да, нам самое время. — Кузнец кивнул и пошел, держа внучку за руку.
Пройдя несколько шагов между деревьями, Ксюша повернулась и сказала:
— Обязательно приезжайте к партизанам. А того танкиста не убивайте, лучше в плен его возьмите. Не надо его убивать! В плену они смирные. — Личико ее было не по-детски сосредоточенно и строго.
Еще не затихли шаги кузнеца и Ксюши, как вернулся Иванов. Он остановился, тяжело дыша, и, виновато улыбаясь, сказал:
— Ну и натворил я дел, Коля!
— Убежал?
— Не совсем… почти…
— А точнее?
— Ух, дай отдышаться.
— Есть ли время для этого?
— Нету, Коля. Дал я по нему очередь.
— Две.
— Первая не в счет. Второй сбил его в малине — на гарь он выбежал. Не знаю, ранил или убил.