— А вот по мозгам отрок, — припечатала она и кивнула на бланк. — Кем хочешь стать?
Сориентироваться я не успел; за меня ответил папа:
— Юристом! Потомственным успешным юристом!
Впервые в жизни я видел, как быстро способно меняться выражение лица и отношение к окружающим людям. Сидящая на ректорском месте девушка, казалось, заледенела, прожигая убийственным взглядом мгновенно стушевавшегося родителя. Время, казалось, замерло на несколько долгих секунд, а весь мир предпочел замолкнуть, чтобы не провоцировать «язву». Отец дураком не был, поэтому предпочел беззвучно и неподвижно сидеть в кресле.
Девушка моргнула, отгоняя из глаз зарождающееся пламя, а потом чуть наклонилась вперед, коснувшись губами кончиков собственных пальцев, опершись локтями на стол, а потом встала и подошла к папе, несокрушимым авторитетом нависнув над ним.
— Я не ослышалась, юристом? — Каждое слово мгновенно повзрослевшего недоразумения было пропитано холодом и презрением; я впервые в жизни увидел, как папа сжался и попытался мимикрировать под кресло. Казалось бы — обыкновенная девчонка, но было в ней что-то такое, из-за чего у родителя в прямом смысле тряслись поджилки. Она это видела и ничуть не смущалась такого поведения; казалось, ей это нравится.
— Юристы, — буквально выплюнула она, — гребанные гуманитарии. Паразиты. Все как один — маменькины сынки, предпочитающие прятаться под юбку от реальных проблем. Какой от вас толк? Защищать преступников? Сейчас каждый второй преступник, которому не нужна защита, амиго. Паразитируете государство и шикуете, как сыр в масле. — Папа хотел было возмутиться, но девушка презрительно оскалилась, разогнулась и отошла к окну. — Ни в моем отряде, ни в каком-либо другом не было ни единого гуманитария. — Она уселась на подоконник и схватила кружку с кофе. — Мы умирали. А хочешь знать, где были вы? В лучшем случае сидели в штабах под совершенной защитой. Но чаще — по своим домам, распивали виски у камина и обсуждали очередное успешное дело.
Она замолчала, чтобы сделать большой глоток кофе. Я покосился на бледного родителя: «язва» попала в яблочко. Именно так проходили наши вечера. О войне мы слышали только по телевизору.
— В этом учебном заведении я потерплю только одного гуманитария, но и тот входит в состав преподавательского состава. Поэтому еще раз спрашиваю: кем, отрок, ты хочешь стать? Мечты твоего папочки мы уже услышали, хотелось бы узнать твое мнение.
Глаза доведенного до родимчика отца повернулись ко мне. В них было четко видно желание уйти отсюда и не то приказ, не то просьба повторить его слова. Я прикрыл глаза и сжал ладони в кулаки. Я знал, чего хотел. А также знал, что после моих слов папу буквально придется выносить не только из кабинета, но и из поместья, чтобы отвезти в ближайший медицинский пункт. Но нежелание тратить жизнь на чужие мечты оказалось сильнее здравого смысла.
— Инженером, — осторожно произнес я и тут же сжался от страдальческого вопля раздосадованного родителя. Красноволосая кивнула и снова хлебнула кофе.
— Профиль?
— Естественнонаучный, — произнес уже более уверенно. Наглость вновь кивнула, подошла к столу, что-то черканула на бланке, после чего достала из стола еще один лист — на этот раз исписанный — и протянула его мне.
— Десять минут, — бросила она и резко вспомнила о своем недоеденном бутерброде с колбасой.
Мой взгляд упал на лист и захотелось застонать. Это был список заданий. Мысль сдаться посетила меня впервые с того момента, как мы подъехали к поместью, но ее тут же жестко убили и прикопали в дальнем уголке разума. Пришлось, пыхтя, разбираться.
Задания были чисто математические и шли по нарастанию сложности: дроби, степени, логарифмы, производные высших степеней и интегралы. И если с первыми тремя я справился, четвертое начал — дошло до производной второго порядка, — то к пятому даже приступить не успел: время вышло.