Карлу он, конечно, ничего не сказал.
Милия, разумеется, обучалась на курсах танцев, умела танцевать, читала журнал мод, мечтала о месте кассирши, продавщицы, машинистки в каком-нибудь магазине или конторе, а пока таких мест не находилось, жила у родителей, вышивала, помогала немного матери по хозяйству и совсем незаметно подошла к двадцать шестому году своей жизни. В альбомах набралось много фотографий военных и штатских молодых людей, накопился и кое-какой жизненный опыт, настало время подумать о законном браке. Штатские и военные знакомые дарили теперь свои фотографии в альбомы другим, а в гостиной Риекстыней каждый вечер сидел двадцатитрехлетний Карл Лиепзар, рабочий с грубыми руками. Весьма возможно, что он женится на возлюбленной. Хотя ее родители и не совсем простые люди, но он ведь тоже может сделать карьеру: стать форманом или как-нибудь иначе выбиться в люди.
Через полчаса Милия вернулась. На ней было светлое прозрачное платье, тонкая легкая ткань свободно облегала тело.
Они отправились. Счастливый и взбудораженный Карл откровенно любовался своей невестой. Волдис понимал его, так же как и тех молодых и пожилых мужчин, которые оборачивались и пристально смотрели им вслед.
…Это был цветущий парк на окраине города. Среди парка стоял небесно-голубой павильон для оркестра, а вокруг — между ольх и лип — маленькие, заросшие вьющимся хмелем беседки. Танцевальную площадку недавно отремонтировали — на полу еще виднелись кое-где следы замазки, а плохо выстроганные доски пахли олифой. Рядом с павильоном для оркестра стоял некрашеный навес, над ним красовалась вывеска: «Буфет. Просьба расплачиваться сразу!»
Когда наши знакомцы появились в парке, там уже кишела пестрая толпа — девушки в дешевых ярких платьях и парни в костюмах самых разнообразных фасонов, начиная от смокинга и кончая белыми спортивными куртками. Здесь все подчинялось не этикету, а только индивидуальным вкусам каждого. Один считал верхом изысканности широкие матросские брюки, другой — белую рубашку фасона «апаш», третий — загнутый наподобие орлиного клюва козырек фуражки. В мочке уха какого-то пария блестела серьга. Многие щеголяли татуировкой.
В толпе молодежи попадались и пожилые люди, усатые отцы семейства в сопровождении своих величавых жен. Они запаслись на весь день бутербродами и лакомствами, прихватив с собой маленькие чемоданчики.
Девушки, неумело подкрашенные, в слишком коротких платьишках, прогуливались по три-четыре вместе, весело болтали, беспрерывно хохотали и смело поглядывали на молодых мужчин. Они не лезли за словом в карман и, когда их кто-нибудь задевал, умели как следует отбрить обидчика.
Наши друзья выбрали себе отдаленную, расположенную на пригорке беседку, откуда была видна танцевальная площадка.
— Я вас на несколько минут оставлю, — извинился Карл и ушел в буфет.
— Возьми лучше мороженое, чем пирожки! — крикнула ему Милия.
— Позволь мне самому решать! — отозвался Карл.
Пока он покупал в буфете лимонад и сладости, Милия знакомила Волдиса с публикой. Подруги, соседи, чужие, знакомые, отъявленные драчуны, хорошие танцоры вереницей проходили перед ними по крашеному полу площадки. Некоторые издали здоровались с Милией, и она отвечала сдержанной улыбкой.
На эстраде зазвучали медные инструменты. Военный оркестр заиграл «Прощание гладиатора». Гуляющие старались шагать в такт музыке. Все приободрились, самые вялые оживились и с каждым движением все больше включались в общий ритм.
Карл вернулся нагруженный бутылками, плитками шоколада, бисквитами и мороженым. Да, сегодня гулянье принесет немалый доход какому-то благотворительному учреждению. Раскрывайте кошельки!
— Ну зачем ты взял красный лимонад! — недовольно вздернула носик Милия.
— Другого нет. Светлый обещают принести позже. Ну, можете жевать! Скоро начнутся танцы.
— А что толку? — засмеялась Милия. — Ты же все равно не танцуешь.
Карл смущенно улыбнулся, что-то пробормотал и стал разливать лимонад, потом воровато оглянулся, вытащил из кармана бутылку из-под сельтерской и поставил на стол.
— Выпьешь водки? — спросил он Волдиса.
— А это обязательно?
— Непременно. Без водки не стоит и ходить на гулянье. Нет настоящего веселья, не хватает духу что-нибудь предпринять. Сидишь, как пень, и удивляешься, как это другие держатся так свободно. Милия, тебе тоже налить?
— Что за вопрос! Конечно, можно, только чтобы не очень крепкая была, иначе пить нельзя.
Волдис чуть не рассмеялся, глядя на то, с каким хладнокровием Карл разливал мнимую сельтерскую в стаканы, затыкал пробкой бутылку и доливал стаканы лимонадом.
— Чистый спирт, — шепнул он Волдису.
— А я думал, ты не пьешь.
— Разве это называется пить? Меня ведь совсем не тянет к водке, но на гулянье без этого нельзя. Как иначе поднять настроение? Немного погодя сам увидишь, что сюда никто не ходит без водки. Мы же хотим здесь повеселиться, а не разглядывать и критиковать других.
— Разве без этого нельзя веселиться?
— Как же ты трезвым развеселишься, когда из головы ни на минуту не выходит тяжелая, свинцовая жизнь? Надо же забыться!
— А водка помогает забыться?
— Да ты, видать, никогда не пил? Тогда сегодня же ты узнаешь, что значит забыться.
Они чокнулись и сделали несколько глотков, от которых у Волдиса захватило дыхание и на глазах выступили слезы.
— Что с вами, господин Витол? — лукаво засмеялась Милия. — Крепкая?
— Не понимаю, право, не понимаю…
— Но это ведь сильно разбавленный спирт, — заметил Карл. — А что ты скажешь, если тебе придется пить его разбавленным только наполовину?
— Это безумие.
— Успокоитесь, господни Витол! — даже Милия, оказывается, понимала кое-что в этом вопросе. — Потому ведь его и пьют, что это безумие. Вы не можете представить, до чего иногда приятно безумие.
Они выпили снова. Карл и Милия осушили свои стаканы до дна, Волдис же был в состоянии сделать только один глоток. Милия плутовато засмеялась. Она взяла кружок бисквита, поднесла к губам Волдиса и сказала:
— Откусите половину.
Волдис откусил, пальцы Милии коснулись его губ, вторую половину она положила себе в рот.
— Волдис, выпей-ка до дна! — настаивал Карл, и волей-неволей Волдису пришлось допить стакан.
— Вот это другое дело! — Милия придвинулась ближе к нему и опять протянула бисквит. — Откусите кусочек. Ай! Не кусайте мне пальцы. Вы становитесь дерзким, это хорошая примета.
Ее смех долетел до танцевальной площадки. Кое-кто с любопытством поглядывал в их сторону. Карл опять налил в стаканы понемногу «сельтерской», разбавил ее водой и предложил выпить.
Неусыпные блюстители порядка разгуливали по дорожкам парка. Они испытующе посматривали в сторону беседки, но так как на столе стояла только бутылка сельтерской и лимонад, проходили успокоенные мимо; заглядывали в другие беседки, опять видели невинные бутылки с сельтерской, серьезные, равнодушные лица и окончательно успокаивались. Все шло, как полагается.
Заиграли вальс. Из отдаленных беседок торопились, почти бежали заждавшиеся танцоры; девушки еще на лестнице оказывались в объятиях партнеров и, как усталые птички, склоняли головки набок, предоставляя двигать, кружить и обнимать себя.
В дверях беседки появился худосочный молодчик с прилизанными волосами, в сильно поношенных коричневых ботинках. У него были красные полированные ногти, маленькие испанские баки и пестрый шелковый платок в нагрудном кармане. Небрежно взглянув сначала на Волдиса, затем на Карла, он низко поклонился:
— Разрешите пригласить вашу даму?
Карл отвернулся в сторону и что-то пробурчал. Волдис забарабанил пальцами по столу. Милия поднялась и протянула Волдису свою сумочку. Она улыбнулась им обоим и поправила платье.
— Извините! — Она прошла вперед, а худосочный молодчик шаркающими шагами скользил вслед за ней.
Еще на лестнице Милия повернулась к своему кавалеру и скользнула в его длинные руки. Да, у этого тщедушного молодчика был темперамент. Возможно, он забыл, что это не танго и не бостон, а всего лишь обыкновенный старинный вальс: он наклонился вперед, настойчиво глядя в глаза своей дамы, и вся верхняя часть его туловища так и застыла в этом положении, пока продолжался танец. Только ноги выполняли какие-то ритмические движения — ступали вперед и назад, два шага в сторону, поворот, опять вперед. Широко растопырив пальцы правой руки, он придерживал Милию за спину, подняв левую высоко вверх. Временами, когда он, остановившись, с головокружительной быстротой вертел свою даму на месте, вся его тщедушная фигура выпрямлялась и прижималась к Милии. Он что-то говорил. Милия покачивала головой и смеялась.