Она забывала о крови на лице, и неслась дальше, чтобы услышать снова песнь своего меча и вонзить его в голову. Её призванием было именно сражаться — не подчиняться, не жить спокойно, не творить, а именно разрушать, разбивать, ломать, убивать. Именно для этого она и была рождена, именно таковой была воля богини Морры. И Дэл с радостью её исполняла.
Клинок пел гимн во славу богине, врезаясь в глаза тёмных тварей. Ноги сами несли её навстречу следующему противнику с лохматой шерстью и ярко-красными глазами. А луна с улыбкой наблюдала за всем этим сверху. Она сражалась до первого луча рассветного солнца, пока наконец твари не спрятались от доброго утра, а она не упала у реки без сил. Никакой разъедающей тоски, никаких долгих мыслей и самоненависти — лишь приятное отсутствие сил. Пустота. Она отдала всю себя в этом бою. Сердце стучало громко, отдаваясь в уши, а она улыбалась, лёжа на земле и глядя на рассвет.
В этом и было её счастье, от которого она постоянно отстранялась.
Она аккуратно окунула клинок в холодную речную воду, и омыла его в водах. Когда же она вытерла рукавом куртки последние капли с него, то сталь заблестела от солнечных лучей. Чистый. По-настоящему чистый. Дэл улыбнулась и вернула клинок в ножны, чтобы сесть на бревно и глянуть на ясное небо.
Она слышала пение птиц над своей головой, и от этой гармонии на душе было так чисто и светло, что и душе петь захотелось вслед за звоном стали. Наконец она поднялась решительно с места. Нужно было снова двигаться в путь, пока силы появились.
— Куда идёшь, девочка?
Она обернулась на эти слова и увидела лохматого Луку в порванной накидке, державшегося за дерево. Дэл улыбнулась ему ярко и проговорила:
— Я иду сражаться, во славу народа своего и бога своего.
Лука улыбнулся в ответ, и Дэл заметила тонкую красную струйку у уголка его губ. Улыбка тут же исчезла с её лица, сменившись на обеспокоенность.
— Что с тобой? Ты…
Она тут же подошла к нему, отодвинула подол накидки и на пальцах её осталась кровь. Она переводила взгляд то на Луку, то на собственные пальцы, толком и не зная, что сказать. Будь он солдатом городского войска, она бы сама дотащила его на своей спине до самых ворот города. Но он был вражеским колдуном, который убил слишком много её друзей, и номинальным её хозяином, от власти которого она мечтала уйти.
— Каждый исполняет волю богини Морры по-своему. Ты доблестно сражаешься, каждый раз отдавая в жертву свои сомнения, страхи и душу. Я же… жертвенный телец, который отдал самого себя по её воле.
Лука выглядел умиротворенным, несмотря на такое ранение и такие страшные слова. Он не собирался быть спасённым, будь хоть у неё все запасы исцеляющей мази. Он должен был истечь кровью в этом лесу, чтобы исполнить этим волю Морры.
Она вспомнила глаза богини — совсем такие же, как у него или у неё самой. Наверно, если бы это нужно было, она бы спасла Луку. Да только планы богов запутаннее и сложнее планов даже самых сильных колдунов.
— Мне очень жаль…
— Раньше ты говорила совсем другое. Если хочешь, можешь после моей смерти отомстить как-нибудь, — он развёл руками. — Придумай на свой вкус.
Она удивлённо на него уставилась. Совсем недавно спокойный и рассудительный Лука заговорил совсем иначе… интересно, как бы она вела себя перед лицом смерти? Она постоянно была слишком далеко от неё, хотя всегда мечтала приблизиться поближе. Каждый бой — это спор жизни со смертью, кто же её заберёт. И жизнь постоянно выигрывала.
— А за что мстить?
Он в ответ резко закашлялся, словно пытался выплюнуть все свои лёгкие. Дэл не смотрела на него в этот момент — что-то в груди защемило. Он же пытался её защитить.
— Я бы на твоем месте даже и не спрашивал. Столько раз видел во снах, как ты убиваешь меня. Ещё до нашей встречи. Снова и снова одна и та же девочка с обнаженным мечом и отсутствующим страхом. С одной стороны, хотелось отыграться, а с другой — было интересно, кто ты такая, чтобы так уверенно рубить бесов.
Дэл опустила голову. То есть, он сам убивал солдат, управляя этими тварями, и… при этом спокойно жил, общался с нею, оставил отметину. Она прикусила губу. Бесов план!
Если бы она только это знала об этом, она бы любой ценой его убила. За тех плачущих родителей возле Штаба, за грустных ребят в баре, оплакивающих своих товарищей, за саму себя, оставившую в этом лесу почти что весь свой выпуск и бедного капрала Матфея.
Она крепко сжала кулаки.
— Один раз ты не добила беса, всего лишь сильно ранила. И я видел твои слёзы возле тела какого-то мальчика. С которого ты потом стащила куртку и начала носить на себе, словно какую-то награду.
Дэл плакала над Матфеем. Всё верно. Она уткнулась ему в холодное плечо и рыдала, рыдала, рыдала безостановочно. Просто никому в этом не признавалась. Лишь однажды, при разговоре с Лайзой, она призналась, что ей очень больно от потери капрала. Наверно, своё сердце она оставила возле того дерева, где лежало тело Матфея.
— Это был единственный человек, который принимал меня, — тихо произнесла Дэл и снова губу закусила, чтобы не дать волю эмоциям.
Впрочем, все свои слёзы она уже пролила возле ног богини, когда в голове вспоминала собственную жизнь. Она плакала не из-за того, что молитвы посвящала неправильным богам, а потому столько всего пережила, не показывая эмоций, что однажды это должно было вылиться в истерику.
Сейчас же она наконец подняла голову и проговорила сквозь слёзы.
— Это ведь было по её воле?
Лука медленно кивнул.
— Значит, так и должно было произойти. Не вини себя, — после некоторого промедления Дэл всё же произнесла то, что на сердце лежало, но в слова облечь было тяжело. — Я не буду тебе мстить.
Этот жестокий мир не заслуживал такого хорошего человека, как Матфей. Столько раз он признавался ей по утрам, когда они уставшие возвращались из-за ворот, что ему больно убивать тёмных тварей. Он даже в них видел что-то человеческое. Возможно, он и смилостивился перед очередной тварью, которая и оборвала его жизнь.
— И зачем ты тогда их убиваешь? — наконец спросила она капрала.
В окна её дома заливался солнечный свет, она поставила чашки перед уставшим капралом, так и не снявшей своей болотной куртки даже у неё дома. Он откинулся на спинку стула, да улыбнулся как-то по-особенному да так, что ямочки на лице показались. И тогда она заметила, что свет солнечный падает прямо на него, выделяя его во всём тёмном доме Дэл.
— Я вспоминаю о будущем, которое у меня может быть. Кто-то должен быть сильным, чтобы защитить Лайзу от этого всего мира.
— Только из-за этого? — девушка приподняла удивленно брови.
Она налила ему горячий чай в чашку и пододвинула поближе сахарницу. Матфей смущенно улыбнулся этому, и принялся насыпать сахар.
— Мне такого повода достаточно, — ответил капрал и хлебнул горячего чая.
В его зеленых глазах она часто видела лёгкую грусть, так хорошо вяжущуюся с её собственным состоянием. Лишь тёмный лес с его тварями мог выгнать это состояние из души Дэл, именно поэтому каждый вечер она вставала с радостью. А капрал Матфей в лесу становился лишь серьёзней, погружался окончательно в себя.
— Если что-то произойдёт, я защищу её, — выдала вдруг Дэл.
Она и не знала толком, зачем она такое говорила. Ничего не могло произойти с капралом, одинаково хорошо сражающимся на мечах и стреляющим из револьвера. Но было приятно в ответ на это увидеть снова тёплую улыбку капрала, принадлежавшую целиком и полностью ей, и никому больше. Она заслужила её. И он заслужил быть счастливым мужем Лайзы и отцом двух замечательных детишек.
Он не заслуживал лежать с остекленевшими глазами в тёмном лесу. Даже луна не вышла попрощаться с ним. Лишь одна Дэл застыла возле тела капрала и дыры в области груди. Она пообещала зашить его куртку. Перед самым выходом. Она пообещала. Она исполнит.