I. Дорожный этюд. Попутчики
Все встречаю, все приемлю,
Рад и счастлив душу вынуть.
Сергей Есенин
Доброго дня вам, дорогой дядя, хотя право не знаю, в какое время суток застанет вас мое письмо. Исполняя данное обещание, принимаюсь за подробное изложение событий, последовавших за нашей последней встречей. Как и намеревался, едва воротясь в отчий дом и найдя матушку в добром здравии, я снова засобирался в дорогу. Армия приучила меня не обременяться вещами, поэтому сборы были недолги. Единственным излишеством, от которого я не смог отказаться, данью новой, гражданской жизни, стали мольберт и принадлежности для живописи. И вновь стук копыт и скрип рессор, невиданные прежде места, новые лица, разговоры и молчаливое любопытство случайных попутчиков, на которое я приучился не обращать внимания.
Однако одно знакомство все-таки опишу. Состоялось оно в гостинице городка N, где я, следуя вашим указаниям, терпеливо дожидался дилижанса. Он ходит дважды в неделю, и на мою беду очередной уехал аккурат за день до моего прибытия, поэтому мне пришлось снять номер в гостинице, не отличающийся особым уютом, но вполне пригодный, чтобы скоротать пару ночей. Я как раз рассматривал довольно унылый вид, открывавшийся из окна, когда возле входа остановилась коляска, откуда на тротуар ступила дама среднего возраста и вслед за нею мальчик лет восьми-девяти.
Дама была одета в простую накидку черного сукна и дорожное серо-зеленое платье, из-под пыльного подола которого виднелись носки ботфорт. Благодаря тому, что походка ее была размашистой, я прекрасно разглядел эту обувку, каковую женщины используют для верховой езды, а практичного склада особы частенько надевают в дорогу, поскольку, не отличаясь изысканностью, она замечательно прочна и спасет от любых непогод. В противовес своей сопровождающей мальчик выглядел настоящим барчонком - в белой рубашке с кружевным воротничком, бархатной бисквитного[1] цвета курточке, светлых панталонах, шелковых чулках и туфлях с начищенными круглыми пряжками. Не хватало еще берета с фазаньим пером и лютни, чтобы довершить образ средневекового трубадура. Дама хотела было взять мальчика за руку, но тот вырвался и убежал вперед, вынуждая и ее прибавить шагу.
Я так подробно описываю вам эту пару затем, что на некоторое время оба они станут моими компаньонами. Из этих же соображений нехорошо оставлять их безымянными. Забегая вперед, скажу, что женщину зовут Лидия Ивановна Рублева, и действительно вся она какая-то рубленая, будто вытесана топором из дубовой колоды. Она довольно рослая, широкая в кости, с крепкими плечами и бедрами, с густыми бровями над глубоко посаженными глазами и массивной нижней челюстью. Руки ее обветрены и красны, но она не прячет их от сторонних глаз. Судя по всему, Лидия Ивановна привычна к тяжелому физическому труду и не чурается его. Нрав у нее грубовато-добродушный, деятельный, благодаря чему эта дама производит впечатление скорее боевого товарища, нежели существа хрупкого и утонченного.
Муж моей новой знакомой семь лет назад скончался от пневмонии, оставив ее с ребенком на руках. Мне отчего-то кажется, что, подобно всем сильным натурам, привычным брать на себя ответственность за собственную судьбу и за судьбы близких, Лидия Ивановна винит себя в смерти супруга – не то за крепкое здоровье, не то за то, что ее забот и молитв не достало к его выздоровлению. Если сын хоть немного похож на отца (а материнского в нем нет ничего), то вам станет ясно, отчего Лидия Ивановна вспоминает о покойном супруге с глухой и кромешной тоской. Мальчик выглядит настоящим херувимчиком. У него точеные черты лица, нежный румянец на щеках, ясные голубые глазки и шелковистые кудри до плеч. Итальянцы таких таких путти или бамбоччи и украшают ими все, до чего могут дотянуться: от архитектуры до мебели. Имя херувимчика Антип, так я и стану звать его, хотя он настаивает на обращении Антип Кириллович при непременном добавлении сударь. Находясь в довольно нежном возрасте, он уже проявляет диктаторские наклонности, чему матушка не чинит должных препон. Антипу явно не хватает твердой руки, но не мое дело давать советы. Когда он повзрослеет, жизнь сама пообтешет его острые углы, хотя, возможно, все устроится и так, что они станут доставлять неприятности не ему, а окружающим. Я никогда не примерял на себя роль отца, поэтому едва ли вправе судить, что плохо, а что хорошо чужим детям, для этого у них есть родители. Хотя, на мой взгляд, Лидия Ивановна чрезмерно балует сына присущими всем женщинам жалостью и любовью.