- Дайте посмотреть! – нетерпеливо прошу я.
- Вот, держите, оставьте себе. И еще давайте-ка решим, как вам сподручнее будет туда проехать. Как скоро вы отправитесь? Мы попросим наших прихожан пособить вам дорогой.
Вопрос застает меня врасплох. Будь моя воля, я двинулся бы тотчас. Желание встретиться с сестрами давно снедает меня, но я не могу бросить Ану с ее беспамятной матерью. Если бы только мать Аны пришла в себя, я оставил бы на них дом и хозяйство – не бог весть какое, но все же достаточное, чтобы не пропасть с голоду.
«Безумцы - путь к исцелению наших душ. Попечительством о них мы спасемся сами, через них Создатель учит нас терпенью и милосердию», - вспоминаю слова отца Димитрия, которого знал Михаил Светлов и которого совершенно не помню я сам. Подобно больному, что непременно расчесывает болячку, я много размышлял о природе беспамятства. Быть может, мысли мои передуманы кем-то до меня, ведь я не был единственным беспамятным. Уж, верно, нашлись другие беспамятные, которых посещали схожие с моими предположения и догадки. Возможно, они даже пробовали претворить их в жизнь, а возможно, и нет, этого я никогда не узнаю. Мне не с кем было обсудить свои догадки и проверить их справедливость тоже не на ком да и незачем - вплоть до нынешнего дня.
Попросив благословения Уас Герги, я беру несколько душистых тонких свечей – думаю, святой не обидится на эту вольность. Воротившись в хижину, складываю на столе стопкой свои дневники, поверх - письмо, полученное от брата Исидора. Зачерпываю песка в глиняный черепок, втыкаю свечи и ставлю рядом. Ана с любопытством следит за моими приготовлениями.
- Что ты делаешь?
- Ты просила расколдовать маму.
Зажигаю свечи, воск принимается тихонько капать в песок.
- Это нужно для колдовства? А где же пентаграмма? Кровь?
- Похоже, ты знаешь о колдовстве больше моего. Но нет, это для другого. Могу я попросить?
Ана кивает. У ней огромные и удивленные глаза, в которых отражаются огоньки свечей.
- Если я превращусь в беспамятного, дай мне это прочесть: сперва тетради, следом письмо. Не бойся, вреда я вам не причиню. По крайней мере, надеюсь, что так. Потом покажи вот это… - веду Ану к тайнику, в котором храню саквояж с вещами Михаила Светлова. С моими вещами. – И сделай милость, пригляди за свечами.
- Будет очень страшно? Ты призовешь потусторонние силы? Станешь читать заклинания?
- Не знаю я никаких заклинаний. Просто следи, чтобы свечи ненароком не опрокинулись, тут кругом дерево, сгорит подчистую.
Ана неодобрительно хмурится.
- Какой-то ты неправильный колдун: ни разу не видела, чтобы ты заклинал или там повелевал погодой. И медведя твоего я не боюсь.
- Ну, другого у вас с мамой все равно нет.
Я становлюсь на колени и читаю молитву. Затем иду за матерью Аны. Хорошо, что я умею брать память без согласия, потому что согласия от женщины точно не добиться. Мне и впрямь нечего дать ей, но возможно – только возможно – суть не в том, чтобы отдать, а в том, чтобы забрать. Ведь если можно забрать память, отчего нельзя забрать беспамятство?
Проходя мимо стола, поправляю накренившиеся свечи в черепке, разворачиваю письмо, выравниваю стопку дневников. Понимаю, что тяну время. Что будет, если меня постигнет неудача? Для Аны с матерью особо ничего не переменится, а моя жалкая беспамятная жизнь не такая уж ценность, чтобы цепляться за нее, особенно когда на другой чаше весов лежит возможность вернуть поэтессу. Михаил Светлов восторгался ее стихами. Как жаль, что я этого не помню!