Все мои чувства противятся этому, кричат, что княгиня не проявила бы подобной жестокости, но мне ли не знать о ложности чувств? Я ведь уверовал в скорую смерть благодаря вложенной мне в голову памяти гнилого человека – уверовал сам, и затем также легко передал эти память и веру Карчару.
Вмешивается отворивший дверь мужчина:
- Этот человек, - при слове человек он кривится, словно ненароком проглотил жабу, и меня вновь обдает вонью брезгливости пополам с приторностью сластью превосходства, - утверждает, будто у нас работают его сестры. Велите, мы прогоним его сей же час.
- Погодите. Зачем гнать? Человек пришел, пусть объясниться, - и Сандрин поворачивается ко мне. – Вы искали сестер?
Моя язык точно врос в нёбо. Я не представляю, как осмелюсь сказать этой юной, точно первая весна девушке, что я ее потерянный брат. Да как я посмел думать, будто могу быть братом этого небесного создания? Похоже, княгиня Магнатская в впрямь решила подшутить надо мной. Или, возможно, княгиня не желала зла, а по мягкосердечию своему пожалела беспамятного, пожертвовав ему память о том, что на свете существуют любовь и участие.
Но Сандрин глядит на меня, и нужно отвечать. Даже когда я шел напролом через зимний лес, мне не требовалось столько храбрости. С трудом разлепляю непослушные губы:
- Да.
- И кто же они?
Преодолев испуг, Сандрин вся дружелюбие и желание помочь, даже запах брезгливости сходит на нет. И это придает мне сил.
- Боюсь, что вы.
Я словно изрекаю богохульство. Но что еще я могу ответить? В конце концов я прошел тысячу верст, чтобы говорить с сестрами. И моя память указала на эту девушку. Возможно, сами они – Аннет, Сандрин, Натали – признают меня? В отличие от моей, их-то память цела, ей можно верить!
Губы Сандрин обиженно дергаются, в глазах проступает влага:
- Если это шутка, то очень злая. Наш брат пропал без вести. Мы искали его, молились, уповали на чудо. Чего только не передумали…
Там, в горах, за тысячу верст отсюда мне наверно казалось, что у меня есть сестры, и что они ждут моего возвращения, и вот я стою на пороге отчего дома, говорю с Сандрин – и уверенность разом выходит из меня, точно вода из бурдюка.
- Я потерял память. Помню лишь вас: тебя, Аннет, Натали. Как мы катались в лодке по озерной глади, как ты раскачивалась на качелях, привязанных к ветке векового дуба, помню перья в твоих волосах, и грубые башмаки Аннет, и вышивки Натали – вечно она ломала глаза, просчитывая схемы для своих узоров.
Перелистываю отданные мне воспоминания, как молитвослов, - все быстрее и быстрее. Глаза девушки делаются огромными, ротик раскрывается, она беззвучно глотает воздух, намереваясь что-то сказать, но так и не решаясь. Затем Сандрин решительно хватает меня за рукав, втаскивает в дом и, запрокинув голову, кричит со всей мочи:
- Натали, Аннет! Михаил вернулся! Аннет, Натали! Да идите же сюда поскорее!
Хлопают двери, раздаются шаги и на лестнице, ведущей на второй этаж, появляются еще две девушки: одна в синем шерстяном платье с глухим воротом, с забранными в узел темно-русыми волосами и строгим выражением лица; платье другой в цветочным узоре, на плечах – кружевная шаль, а прическа – сплошь кудряшки да ленты. Лица девушек знакомы мне. И не только лица, но и привычки, манера держаться, словечки, какие они повторяют чаще других.
- Где же он? И кто этот незнакомец? – вопрошает Аннет.
XXII. Аннет, Натали, Сандрин
Тот же голос, тот же взгляд,
Те же волосы льняные.
Все, как год тому назад.
Сквозь стекло лучи дневные
Известь белых стен пестрят…
Анна Ахматова
Замираю, позабыв дышать. Так странно ощущать свою собственную память, находиться внутри нее, видеть въяве ожившие воспоминания. Так странно знать свое прошлое, странно и щемяще-тепло. Я готов отдать все, что имею и даже сверх того, чтобы эта память действительно была моей, а не взятой у какого-нибудь несчастного доброй волей и без принуждения.