Выбрать главу

- Ну, разумеется, это просто недоразумение, – Сандрин порывисто вскакивает со своего места, идет к креслу и, склонившись над ним, принимается ворковать. - Сахарок, хороший мальчик, иди сюда.

К тому моменту мне удается забрать у песика и воспоминание о зайце, и испытанный страх. Сахарок охотно позволяет себя поднять, ластится к Сандрин, пытаясь лизнуть. Сестра возвращает песика хозяйке.

- К сожалению, я вынуждена покинуть ваше общество. Меня ждут в другом месте, - поджимает тонкие губы княгиня. – И не просите меня остаться.

Ее никто и не просит, и она идет к дверям, держа Сахарка перед собой на вытянутых руках.  

Этим же вечером случается моя первая размолвка с сестрами.

- Ужели тебе так льстит всеобщее внимание, что ради него ты готов выставлять себя шутом? - упрекает меня Аннет, едва гости расходятся.

Не понимаю ее.

- О чем ты, Аннет?

- Зачем ты взялся рассказывать про ловлю белок? Зачем говорил, как рычал на медведя? Что за нелепое хвастовство? Ты разве не видел - все смеялись!?

- Ну, разумеется, смеялись, потому что это и впрямь забавно. Едва вспомню, как стоял перед Белогрудым на четвереньках и рычал, самому впору расхохотаться. А ведь я перепугался тогда до колик, думал сердце из груди выскочит. Смех убивает страх – лучше уж смеяться, чем дрожать.

- Они смеялись не над твоим рассказом, а над тобой, - терпеливо, словно ребенку, поясняет Натали. 

Одна Сандрин пытается меня оправдать:

- Михаил долго прожил в лесу, среди зверей, ему приходилось добывать пропитание своими руками. Разве это постыдно? Ужели лучше, когда животных стреляют забавы ради, а затем фотографируются рядом, чтобы похваляться перед знакомыми?

- Даже если брату приходилось добывать себе еду, о таких вещах не принято говорить в обществе, - не соглашается Аннет. - Пойдут сплетни, нас перестанут принимать в приличных домах. Тетушка была так любезна, введя нас в круг своих знакомых, но кто согласится взять нас в жены, если Михаил и впредь будет выказывать себя дикарем? Точно злой рок преследует нас: сперва отец, теперь брат. Мы будто обречены, чтобы над нами потешались!

В словах Аннет сквозит горечь, похоже, она сильно расстроена.

 - Я не думала об этом, - виновато склоняет голову Сандрин.

- А ты подумай. Аннет ведь права. Мне казалось, Апполинарий Григорьевич настроен был за мной ухаживать, а ныне как стыдно взглянуть ему в глаза!

- Тебе так нужен этот Апполинарий Григорьевич? Он старый и вовсе некрасивый, эти его тараканьи усищи и лысина.

Натали, хотя и старается быть взрослой и серьезной, все же смеется словам Сандрин, треплет сестру по макушке, обнимает, прижимает к себе.

- Ты еще такая молодая! Такая глупенькая! Не красота в мужчине важна. Он человек хороший: не пьяница, не картежник. Тетушка говорит, у него тридцать тысяч годового дохода. Да и не так уж он и стар, всего-то сорок лет. Молодость проходит быстро. Вот и я уже засиделась в девках, и тебе пора бы становиться посерьезнее. Не ради себя, так ради нас, Михаил, пожалуйста, постарайся говорить о чем-нибудь благопристойном. Постарайся понравиться тетушкиным друзьям. И сделай уже что-то со своим ужасным акцентом!

Натали умоляюще смотрит на меня поверх головы Сандрин.

Я бы рад исполнить ее просьбу, кабы только понимал, что от меня требуется. Она хочет, чтобы я стал прежним. Я и сам хочу того же, но, похоже, это не в моей власти.

 

 

XXIII. Отречение

                                                                                                           

Есть воле грань, есть силам мера,

Господь простит мой тяжкий грех.

 

Алексей Толстой

 

Натали напрасно сомневалась в своем поклоннике. Мокроусов оказывается настойчив. Он берет за привычку являться к Анастасии Львовне ровно в полдень, и с ее одобрения зовет сестер то в парк, то кататься на лодке, то на верховую прогулку. Компанию ему составляют братья Левашовы или Кавельянов, порой – граф Демидов с Петрушенькой. Елена Аркадьевна у Елизаветы Львовны больше не появляется, а в один из дней слуга приносит коробку.

- Вам посылка, барышня Сандрин, от ее светлости княгини Нежинской, - торжественно провозглашает он, водружая свою ношу на стол.