- Имейте ввиду, коли сбежите, станем разыскивать, - предупреждает он в спину. – Но это уже не по моему ведомству.
Его облегченный вздох слышен даже из коридора.
Покинув полицейский участок, я долго брожу по улицам, пытаясь встретить в равнодушных лицах прохожих хоть толику участия. Глупо. Откуда им знать о моих бедах? Всюду в этом городе я одинаково чужой. Я ехал сюда полный надежд: обрести сестер, вспомнить прошлое, найти свое место, а вышло так, что стал преступником. Натали – сомневается во мне, Аннет считает лжецом, матушка отказывается признать, друзья Анастасии Львовны потешаются над моей неотесанностью. Стоило ли пересечь полсвета, чтобы изведать горечь разочарования?
Пока я хожу, начинается дождь: пляшет на листьях деревьев, пятнает оконные стекла, крапом ложится на штукатурку стен. Сперва мелкий, он быстро набирает силу. Хлесткие струи секут лицо, стекают за шиворот, ветер норовит сбить с ног и утащить в свое логово. И хотя я не хочу возвращаться к Анастасии Львовне, не знаю, куда еще мог бы податься по непогоде. Прихожу промокший насквозь, впуская за собой потоки воды. С одежды быстро натекает лужа. Оставляя грязные следы, подымаюсь наверх. Наверное, мне должно быть холодно, но холода я не чувствую. Как есть мокрый опускаюсь на стул. Таким меня застает Сандрин. Она заходит без стука и прямо с порога напускается на меня:
- Где ты так долго был? На улице настоящее светопреставление! Тетушка с сестрами совершают визиты, а я отговорилась мигренью. Я очень о тебе беспокоилась. Немедленно переоденься в сухое, не то заболеешь. Или ты ищешь возможность свести счеты с жизнью, чтобы избежать каторги?
В опрокинутом на меня потоке слов различаю тревогу – нудную и тянущую, точно загноившийся порез. Отчего сестра так разволновалась? Я знаю, что такое потерять память, но ведь здесь не Мнемотеррия, здесь не лишают памяти! Ужели что-то может быть страшнее?
- Заболею? О чем ты, Сандрин?
- Разве не нарочно ты гулял под проливным дождем? Чтобы подхватить воспаление легких, и… и… ты всегда был слишком верующим, чтобы стать самоубийцей, но если не сам, а посредством болезни…
Она тяжело опускается на кровать, прячет лицо в ладонях, точно устыдясь собственных мыслей. Подхожу к ней, отвожу ее руки. Они холодны, как лед, точно не я, а сестра бродила под стихией. Не удержавшись, забираю тревогу Сандрин, удивляясь мимоходом, как легко мне это удается.
- У меня и в мыслях не было сводить счеты с жизнью. Каторга не страшит меня.
- Ты либо чересчур храбр, либо безумен, - молвит сестра уже без прежнего надрыва.
Вымучиваю улыбку.
- Все проще: я не помню, что такое каторга.
- Ты забыл даже это? О, как мне тебя жаль! Я надеялась, память вернется к тебе, мы все уповали на это. Но знаешь, я все равно считаю тебя своим братом, чтобы ни думали mama и Аннет, что бы ты сам на себя не наговаривал. Вот здесь чувствую, сердцем, а сердце лгать не может. Уезжай, Михаил! Уезжай как можно быстрее, как можно дальше. Возьми билет на первый же поезд, не то тебя осудят за то, чего ты не совершал.
Мне нужна вера Сандрин, однако я не хочу получать ее обманом, поэтому безжалостно разоблачаю себя.
- Но я впрямь убил этого господина, Костоломова. В прошлом он застрелил моего друга, застрелил подло и без сожаления. В парке он хотел отнять у меня… важное. Достал пистолет, мы боролись. Я выстрелил случайно, но мне ничуть его не жаль, он получил по заслугам.
Жду, что после моего объяснения сестра отринет меня, подобно Аннет, но этого не происходит.
- Ты не веришь мне? – спрашиваю у нее, поскольку Сандрин молчит.
- Отчего же? Верю конечно, ты никогда не врал, считая ложь недостойной дворянина и офицера имперской армии.
- И тебя не пугает, кем я стал? – продолжаю пытать я.
- Ты был и остаешься моим старшим братом, который качал меня на качелях и таскал мне сласти тайком о взрослых, - пылко говорит сестра. - Я люблю тебя, не выискивая светлых сторон и не закрывая глаза на темные, потому что не любят наполовину. И Натали с Аннет тоже тебя любят, хотя пока не понимают, насколько сильно.
- Хотелось бы мне смотреть на мир твоими глазами!
- Даже не сомневайся, так и есть! Я знаю их. Вечно они думают задним умом, уж сколько мы из-за этого бранились! Со временем они раскаются, что вынудили тебя пойти на самооговор, ведь им придется жить с мыслью о том, что их репутация куплена ценой твоей свободы. Но ты сам - ужели ты всерьез готов погубить свою жизнь ради их платьев и женихов?