Когда я думал, будто выгорел насквозь, и от меня осталась только черная обугленная оболочка, отец Амнесий отъял руку. Не удержавшись, я все-таки опустил глаза, но разумеется, не обнаружил ничего, кроме каменного пола обители. Затем я перевел взгляд на свою ладонь, ожидая увидеть ожоги, но кожа была чиста. Только потом я посмотрел на отца Амнесия. Тот не переменился. В себе я тоже не ощущал перемен.
- Что это было? – спросил я старца. – Вы писали о холоде, но я чувствовал страшный жар. Ничего не получилось?
- Отчего же? Все так, как должно быть.
Я не мог не поверить ему, хотя меня так и подмывало проверить слова экспериментальным путем. То, что отныне я сам могу помогать заблудшим душам, вроде Антипа, казалось невероятным. Ночь я грезил свершениями, сперва наяву, а затем во сне: карал грешников и помогал страждущим, награждал нищих духом и заставлял преступников встать на путь исправления. Наутро я догадался, что мог бы посодействовать отцу Амнесию вспомнить прошлое – ведь для этого нужно было, чтобы кто-то взял его беспамятство на себя. Я поспешил в келью старца, придумывая, как стану убеждать его, коли он откажется принять мой порыв. Я постучал в дверь его кельи, но ответа не последовало. Подождав, постучал еще раз, затем толкнул. Дверь легко поддалась усилиям.
Невзирая на то, что время утренней молитвы уже прошло, отец Амнесий крепко спал на каменной лежанке. Напротив, на другой точно такой же лежанке стояли иконы, лежал набросок, с которого я писал образ Богородицы, мерцали золоченые переплеты книг да тлела, затухая, лампада. Первым моим порывом было выйти, чтобы не смущать покой спящего, но что-то заставило меня помедлить, а затем коснуться источенных временем рук и сонной артерии. Отец Амнесий был мертв. После долгих лет самоотреченного служения, душа его наконец обрела покой.
Его похоронили с большими почестями на том самом кладбище, где несколькими днями ранее нашла упокоение Лигея. Провожать отца Амнесия в последний путь собрались все до единого обитатели Гнезд - от детей до ветхих стариков, пришли жители ближних и дальних деревень. Когда на могиле вырос холмик земли, из-за окружавших кладбище деревьев появился еще один провожатый: переваливаясь с боку на бок, вздергивая лапы с могучими когтями, между надгробных плит шествовал матерый медведь. Деревенские расступались, давая ему дорогу, точно зверь имел полное право здесь находиться. Он дотопал до холмика, склонил морду к земле и опустил что-то на насыпь. Это было сморщенное подмороженное яблоко.
После похорон ко мне подошла Антония.
- Отец Амнесий просил передать вам одну вещь, - сказала она. – Кому другому я бы отказала, но он много сделал для моих близких. Вы согласны забрать ее?
- Да, разумеется, я глубоко уважал отца Амнесия и почту за честь принять его последнюю волю.
Антония раздраженно мотнула головой:
- Просто скажите, что вы согласный.
- Да, я согласен.
Я ожидал, что она вручит мне что-то или куда-то отведет, поскольку руки ее были пусты, но Антония вместо этого настойчиво повторила:
- Вы согласны?
- Да, я уже сказал вам… - начал я и осекся. Кажется, я понял, что именно она собирается мне передать. – Я согласен. И еще раз согласен.
Признаюсь, мне было любопытно, как я почувствую вторжение в память. Отец Амнесий – или Михаил Светлов воспринимал его сквозняком, хотя как показали предшествующие события, вовсе не обязательно, что наши ощущения будут похожи. Я вправе был ожидать тот же сквозняк или, напротив, жар, или, возможно нечто совсем отличное, но к собственному разочарованию не испытал ровным счетом ничего. Просто в моей голове из ниоткуда вдруг появилась воспоминание. Наполненное яркими красками, оно встало передо мною точно только что написанная картина, в которую при желании я мог шагнуть. И я шагнул.
Я стоял посреди переполненной народом площади – яблоку негде упасть. Площадь была очень маленькой, не больше полутора сотен шагов в поперечнике. Кругом теснились дома – полуразвалившиеся, с сохнущим на веревках бельем, с обшарпанными стенами и покосившимися ставнями. Впереди плечом к плечу толпились люди. На их лицах можно было видеть все выражения разом: и напряженное ожидание, и эйфорию, и сомнение; они были юными и старыми, усталыми и довольными. Среди толпы выделялся молодой человек в мундире старого образца с приколотым к нему Георгиевским крестом. Лицо молодого человека дышало благородством, над гладким высоким лбом волной лежали темно-русые волосы, взгляд карих глаз был спокоен и чист, в улыбке пока что не было месту печали. Не ведая о предстоящих ему испытаниях, он смотрел в грядущее с надеждой и восторгом. Вот и все, что я увидел.