Когда дорогу перерезает речушка, я понимаю, что меня мучит жажда. Повинуясь инстинкту, опускаю руки в быстрый поток, черпаю воду горстями и торопливо глотаю, а, напившись, умываю лицо, волосы, шею. Вода ледяная, но именно поэтому она прекрасно утоляет жажду. Будь у меня хоть одна бутылка из тех, какими были уставлены стеллажи в кабинете у доктора из моего воспоминания, я запасся бы впрок. Однако при мне ничего нет, поэтому я пью еще и еще, чтобы хотя бы так сохранить воду внутри. Пока я пью, меня нагоняет косматый старик на скрипучей подводе, которую тянет не менее косматая тощая кляча.
- Садись, подвезу, - кричит старик издалека.
Я жду, когда подвода поравняется со мной, переспрашиваю:
- Подвезу?
- Вместе веселей будет. Ты только скажи, куда путь держишь.
Пожимаю плечами и киваю в пространство перед собой.
- Ну это и так ясно, что вперед. А надо-то тебе куда?
- Я не знаю.
Старик щурится, присматриваясь, и вдруг восклицает:
- Тьфу, так ты беспамятный!
Старик вытягивает кнутом свою клячу, та резко припускает вперед, подняв копытами пыль. От слов идет запах гнили. «Беспамятный, беспамятный, беспамятный!» - колотится в моей голове. Есть какая-то скверна в том, чтобы быть беспамятным, понимаю я.
Вечер застает меня в пути. Темнота опускается быстро, укрывая небо и землю, камни, деревья. Некоторое время я еще пытаюсь идти, но затем сдаюсь, схожу с дороги и устраиваюсь подле корней высокого дерева - если я и знал прежде его название, то позабыл вместе со всем остальным. Я опускаюсь в траву, прижимаюсь спиной к шершавому стволу. Как удивительно, размышляю я. Солнце давно закатилось, погасли последние лучи, а тепло, которым оно дарило землю, еще живо в земле, в древесной коре, его несут на своих крылышках маленькие звонкоголосые птахи, весь день радовавшие меня своим пением, несет ветер, перемешав с запахом трав и цветов.
Не произошло ли нечто похожее и со мной? Подобно тому, как угас солнечный свет, в моей голове угасла память о минувших событиях. Я не знаю, кто я, не помню пережитого, не ведаю собственных пристрастий и привычек. Но означает ли это, будто вместе с утратой памяти исчез и я сам? Не сохранилось ли в моем теле хоть малой частички меня, невидимой, подобно сгустку тепла от ушедшего светила, но все же имеющей собственное, отличное от всего прочего, проявление? И если да, то что тогда есть эта частичка? Где ее искать? Мысль кажется мне важной. Она не желает уходить, крутится назойливо в голове, точно ожидая, когда я узнаю ее. Увы! Мне не припомнить, хотя бы с нею прежде и было что-то связано.
Так я и засыпаю – прислонившись спиною к теплой коре, внутри которой струятся жизненные токи. Мысль о частичке солнечного света продолжает свое кружение даже во сне, становясь между мною, кем бы я ни был, и поглотившей мою суть пустотой. Возможно, именно поэтому второе пробуждение не похоже на первое. Они со мной, мое жалкое достояние, два дня, один из которых пережитой, а другой – поднявшийся из глубин памяти. Это немного, но это все, что помогает мне хоть как-то ориентироваться в оглушительном безбрежном мире, и я не желал бы их утратить. Я ощупываю их мысленно, перебираю, восстанавливаю, чтобы они не исчезли за предыдущими вослед.
Окружающий мир непонятен и ярок. Я пробую его всеми доступными способами – на глаз, на слух, на вкус и наощупь. Солнце по-прежнему палит с небес, вода по-прежнему холодна. Я подбираю камни с земли, трогаю их бока, затем погружаю ладони в пыль. Я рву придорожные травы, растираю их между пальцами, чтобы стал сильнее запах. Камни хранят солнечное тепло, поверхность их жесткая и шероховатая, а пыль мягкая и сухая. Травы пахнут свежестью и чистотой. Заметив растущие у дороги маленькие кустики, покрытые алыми ягодами, торопливо их обираю и отправлю в ягоды рот. Они высушены солнцем, сладки и ароматны, а мелкие косточки, которыми они покрыты, хрустят на зубах.