- Все одно, не стану я выгонять человека на мороз. Это против воли Божьей и против заветов праотцов. И тебя не благословляю говорить с ним. Нужда станет, свой кусок ему отдам. Господь нас не оставит.
Слова Матушки Липы искренне верит во все, что говорит, слова ее горчат невысказанной обидой. Но и отец Деметрий не желает отступиться от веры, которая горит в нем неугасимым пламенем. Он не расскажет мне о бедах. Поэтому я принимаю решение за него. Оно тяжело дается мне, но это верное решение, в котором я не сомневаюсь ничуть. Я отступаю от двери, не обнаруживания своего присутствия. Возвращаюсь в сторожку, где складываю в узел вещи, без которых мне не прожить: старый нож со сточенным лезвием, коробок спичек, тяжелый с заржавленным топорищем колун. Нахожу на дворе старшего сына отца Деметрия. Вооруженный вилами, тот сгребает навоз. При виде меня он отставляет вилы и поворачивается. Как другие дети отца Деметрия, мальчик одет в обноски, перешедшие от старших братьев: рваный зипун, штаны с заплатками, грубые башмаки, огромные для детской ноги. Только теперь я задумываюсь о том, что это не есть естественный ход вещей и что дети, возможно, должны одеваться как-то иначе.
Отдаю мальчику ключ от сторожки и оставшиеся у меня монеты. Прошу:
- Передай отцу.
Затем ухожу со двора и из селения. Пару раз я оглядываюсь на колокольню, крест на вершине которой быстро исчезает за деревьями. Я хотел спросить отца Деметрия, сколько это – полгода, но едва ли это важно теперь. Сухая поземка заметает мои следы.
VI. Пристанище. Гермьян
Стать вольным и чистым, как звездное небо,
Твой посох принять, о Сестра Нищета,
Бродить по дорогам, выпрашивать хлеба
Людей заклиная святыней креста.
Николай Гумилев
Мне жаль покидать отца Деметрия. Лишившись исходящей от него благодати, я боюсь вновь погрузиться в беспамятство. Мысль эта, назойливая и холодная, тенью ложится на сердце. В надежде отогнать ее, я принимаюсь повторять слова молитв, которым научился у отца Деметрия: сначала про себя, затем шепотом, а вскоре в полный голос. Мой путь лежит пустынными местами, кругом лишь режущая глаза белизна, снег скрипит под ногами, да вдалеке обрывисто каркают черные клювастые птицы, отец Деметрий называл их воронами, махал на них руками, прикрикивал «Кыш, прокляные!». Я не знаю, куда иду, и всецело полагаюсь на волю Бога. Почти осязаемо я чувствую его присутствие. Он поддерживает меня в дороге и не дает замерзнуть, когда, отчаявшись найти ночлег, я устраиваюсь спать прямо на земле. Это Он надоумливает меня разгрести угли от костра и улечься в выжженный круг, точно в теплые ладони: «В руце Твои, Господи Иисусе Христе, предаю дух мой: Ты же мя благослови, Ты мя помилуй и живот вечный даруй ми» - шепчу я.
Пробуждаюсь от холода, конечности мои онемели, одежда покрылась гарью и впитала горечь дыма. На снегу вокруг места моего ночлега отпечатались звериные следы. Я благодарю Творца за то, что Он хранил меня, пока я спал. От неимения других попутчиков я часто обращаюсь к Нему: делюсь мыслями, прошу наставить на верный путь. Когда хочется пить, я топлю снег в ладонях. Рву сладкие от мороза ягоды или обледенелые яблоки, сохранившиеся на голых ветвях. Выкапываю из-под снега грибы. Однажды я подсматриваю за звериным семейством – они сродни свиньям, что я видел у отца Деметрия, хотя вдвое больше и покрыты жесткой шерстью. Но хрюкают точно также и такими же пятачками роют снег. Найдя небольшие орешки, лесные свиньи радостно ими хрумкают. Стало быть, орешки вполне съедобны, смекаю я и тоже принимаюсь их собирать. Я съел бы и самих свиней, кабы сумел изловить, но пока что мне удавалось поймать лишь похожих на крыс зверьков с пушистыми хвостами. Белки, они называются белки. Хотя, возможно, я только что выдумал им название.
Голод – мой постоянный спутник. Часто я засыпаю с громким бурчанием в животе. Выходя к деревням, я прежде всего прошу еды, соглашаясь за миску жидкой овощной похлебки на любую, даже самую тяжелую работу. Помогая отцу Деметрию, я узнал, что мое тело помнит многое из того, что не помнит голова. И хотя отец Деметрий остерегал меня от пустых надежд, я все-таки тщусь угадать что-то о прежней жизни. Эта надежда поддерживает меня наравне с верой в Создателя. Мне кажется, смирившись с невозможностью узнать свое прошлое, я перестану быть собой. Других желаний у меня нет. О мрачном предсказании доктора я вспоминаю редко. Что такое полгода, когда я не знаю, пробужусь ли на следующий день или околею от холода, а дикие звери разорвут мое бренное тело? Порой в деревнях меня пускают переночевать в сарай для скотины, тогда я засыпаю под теплое дыхание коров, квохтание кур и тонкое блеянье народившихся ягнят. Жизнь ли это? Я не ведаю, потому как не помню другой. За выполненную работу мне дают маленькие, меньше ногтя, монеты. Я прячу их, зная, что могу обменять их на что угодно, кроме одного – памяти.