- Ну, ты заладил. Беспамятные не вспоминают, это известно всем, а кто говорит иначе – враль и дурак.
Сбиваясь, рассказываю ему про рифмованные строки, что сами собой сорвались с моих уст, про говорящих жуков в книгах отца Деметрия, про найденный в пещере порошок, из которого я крутил самокрутки. Однако мои откровения не впечатляют Гермьяна.
- С чего ты взял, будто вспомнил? Срифмовал походя – и вся недолга. Может ты в прошлой жизни стихоплетом был, богатеньких деток виршам учил? Решился разбогатеть на продаже таланта, а у тебя его вместе с памятью и охватили или талант отхватили, а память сама осыпалась следом. Да и самокрутку скрутить, коли табак есть, дело нехитрое, с ним даже младенец управится.
Напоследок рассказываю про доктора, который предрек мне скорую смерть. Но и тогда мне не удается убедить Гермьяна.
- Приснился тебе этот доктор.
- Ты же только сказал, будто у беспамятных не бывает снов.
- Сказал, потому что мне так сказали. Почем знать, может, наврали. Все врут, - он опять начинает злиться, и как ни хочется мне побольше узнать о беспамятстве, я все-таки перевожу разговор на другое. У меня еще будет время выспросить Гермьяна.
- Сколько это – полгода?
- Говоришь, ты пришел сюда, когда лежал снег? Значит, была зима либо конец осени. Осень помнишь? Когда листья с деревьев летят, дожди холодные льют за шиворот, всюду грязь, лужи. Мерзкая пора!
Киваю:
- Осенью я у отца Деметрия жил.
- Повезло тебе! У попа непогоду пересидел. А летом что делал? Ну, пока не было ни снега, ни дождя, цветочки там цвели, солнце жаркое грело без костра. Или не было лета?
- Было.
- Тогда помрешь ты скоро, вот что. Или твой доктор то же вранье, что и мои сны, и тогда ты будешь жить долго, коли в лапы стражам не попадешься.
Гермьян умолкает. Становится слышно, как трещит пламя да плещет вода в котелке, куда он макает свою тряпку.
- Хотел бы я твоих друзей повыспросить, тех, что про сны тебе поведали, - наконец решаюсь попросить я.
- Да пожалуйста, устрою. Как потеплеет - так отправимся, нечего здесь сидеть. Сведу тебя со своими дружками, деньгу легкую добывать научу, жизнь покажу. Кто еще поможет беспамятному, как ни другой беспамятный.
И действительно, когда сходит снег, мы принимаемся собираться. Пока это только разговоры. Я готов идти хоть теперь, но Гермьян не любит неудобств. Он пригрелся в пещере и вовсе не жаждет так скоро лишаться крыши над головой.
- Не стану я зад мочить. Двинемся, когда просохнет. Никуда мои дружки от тебя не денутся, дождутся.
Ждем и мы, а между тем лес украшается цветами, небо делается прозрачным и звонким от птичьих голосов. Я не могу не признать, что гораздо приятнее ходить посуху, нежели по чавкающей жиже, что так и норовит засосать обувку. Долгие прогулки по лесным тропкам нравятся мне. Нравится неспешность и легкость шага, нравятся четкие линии древесных стволов в нежной дымке ветвей, радуют глаз округлые очертания камней, торчащих из земли то тут, то там, точно грибы из трухлявого пня. Мне интересно ловить звуки лесной жизни – всех поющих, снующих и копошащихся созданий, и даже тех, которые с треском ломятся сквозь заросли (хотя от них я стараюсь держать подальше); нравятся угадывать разлитые в воздухе запахи пробивающихся ростков, случайно обломанных ветвей, ветерка, влаги, цветения.
Оживление чувствуется и в деревне: скрипят калитки, хлопают ставни, по дворам стучат топоры, хозяйки выносят белье на просушку и судачат обо всем на свете. Ноги сами несут меня к Хамзату с Маликой. Во дворе сбрасываю вязанку хвороста: знаю, старику тяжело таскать его из леса, хотя он никогда об этом не скажет. В глазах Хамзата светлыми сполохами мелькает благодарность. Она похожа на слезы. Мне отчего-то делается неловко – вроде, ничего особенного не совершил, всего-то насобирал сухих веток по дороге! Он зовет меня в дом, приглашает за стол и мне кажется, что хворост слишком малая плата за их с Маликой сердечность. Хоть сто вязанок спали, а такого тепла не получишь вовек! Малика как раз достала из печи хлеб с травами, он обжигает пальцы, но ничего вкуснее я не пробовал. Пока я ем, старик пересказывает свои истории, уже слышанные мною сотню раз. Он всегда их рассказывает, перебирает любовно, как четки на запястье. Я жду песню о встрече с Маликой, но на сей раз старик не поет.