- Не нужно, Роса. Кажется, я уже знаю ответ.
Беспамятный стоит рядом молча, не пытаясь переменить неудобное положение, вообще никоим образом не проявляя себя. Весь он сумбурная мешанина чувств, столь разных, что им решительно невозможно быть в одном месте, и тем не менее они втиснуты в замкнутое пространство его головы и удерживаются там незримыми скрепами.
Роса тоже думает о беспамятном:
- Напрасно ты его взял. Все одно он покойник.
- Ну что ты, Роса, зачем. Это такой же беспамятный, как ты, как я, - пытаюсь спорить, хотя и сам вижу, что между нами и этим человеком пропасть, одолеть которую равносильно чуду.
Девушка трясет головой:
- Нет, не как мы. Если отворяют память доброй волей и без принуждения либо если память берут стражи, человек остается с разумением. Потому что так разрешено традицией. Этот беспамятный согласия не давал, его ошкурили против традиций. Кремень выучился где-то силком вырывать воспоминания и дружков своих выучил, Трутня с Кресалом. После такого уже не опомниться. Зря ты не оставил беспамятного в лесу.
- Как я мог его оставить? Он звал на помощь! Негоже просто взять и оставить человека в беде.
Напрасно я жду от Росы понимания. Девушка слишком обижена, слишком озлоблена, слишком много выпало на ее долю скорбей и невзгод. Тут взрослый мужчина сломался бы, чего уж ждать от вчерашнего ребенка. Роса ожесточенно выстраивает между миром и собой стену из собственных обид.
- Я была одна, когда очнулась беспамятной. Никто не протянул мне руки, не дал приюта, не рассказал, как жить в мире. Мне пришлось все постигать самой, заново. А ты? Разве с тобой кто-то был?
- И ты спрашиваешь, отчего я не бросил этого человека?
- Он не понял бы, что ты его бросаешь.
- Зато я бы понял. Мне показалось, Кремень собирается его убить.
- Ну и что? – девушка равнодушно передергивает плечами. – Так даже лучше. К чему ему жить? Если он когда-то и был человеком, то теперь уже нет. Это не человек, пустышка одна.
Что-то мелькает перед глазами, будто это прежде уже было со мной не то на словах, не то в смутном далеком сне: «Безумцы - путь к исцелению наших душ. Попечительством о них мы спасемся сами, через них Создатель учит нас терпенью и милосердию». Возможно ли, чтобы отец Деметрий говорил мне такое? А вдруг я сам мимоходом прочел эти строки в одной из его книг, не обратив на них внимание тогда, но вспомнив теперь, когда они стали нужны? Или это оттуда, из-за пелены беспамятства, пришло нечто отъятое? Теперь я точно не брошу безумца – во имя этих слов и во имя своей утраченной памяти.
- Тебе совсем его не жаль? – все-таки спрашиваю Росу.
- А что жалеть-то? Я знать его не знаю. Разве он пожалел меня? Разве меня хоть кто-нибудь жалел? Кто думает о нас? Чем мы живем, чем дышим? Как спим, когда холод сковывает землю? Сыты мы или голодны? Больны или здоровы? Да всем плевать на нас! Нам опустошают память и вышвыривают вон, как выпивоха пустую бутыль. Взгляни, этот человек хорошо одет, у него чистые мягкие руки. Наверняка он и сам не раз покупал счастливые дни – Кремень и Кресало не стали б его шкурить, кабы взять было нечего. Кремень все равно найдет его и зарежет. Если его оставить в живых, стражи рано или поздно заинтересуются, отчего кругом так много безумцев. И тогда будет плохо всем: и мне, и тебе, и твоему дружку Гермьяну, и старухе Птичнице, и пьянице Угрюму. Хотя их мне тоже не жаль. Но пусть уж лучше будет плохо одному, кого никто не знает.
Странно слышать от Росы такие слова после того, как она пыталась убедить меня не ходить в чащу. Значит, меня ей было жаль? Или она не хотела, чтобы я помешал Кремню с другими?
- Ни Кремень, ни Кресало не возражали, когда я предложил отвести беспамятного в город.
- Им не нужно, чтоб стражи вытащили из твоей памяти, как они перерезают ему глотку. Они сделают это после, тайком.
Ее слова слишком жестоки, мне не хочется верить в них, да только вот виденная мною картина подсказывает, что Роса права. Что иначе и быть не могло, что затем и держал наготове нож Кресало, затем и находились подле него подельники. И все же я спрашиваю девушку:
- Откуда ты это знаешь?
- У меня хороший слух. И легкий шаг. И еще я умею молчать. Надеюсь, ты тоже умеешь. Если Кремень и Кресало поймут, что я догадалась об их промысле, они тотчас заставят меня позабыть. А, может, уже заставляли, да я вновь проведала. Порой мне кажется, будто Кремень знает обо мне нечто такое, что только я о себе знать должна, но я не знаю, а он - знает, и зыркает, и ухмыляется. Если он догадается, что я тебе теперь про него говорю, если прочтет в моей памяти… Я же соглашусь со всем, потому что коли не соглашусь, они меня ошкурят насильно, до самого донышка. А то и зарежут. И никто им слова поперек не скажет. Долгопляс – тот еще трус, Старухе плевать на все, кроме своих птиц, Гермьян, дружок твой - похабник и вор, Талли… думаешь, от кого у нее ребенок? Ужели поверил в байку о бедной вдове? Не то от Кремня, не то от Кресало, не то от обоих разом. Ненавижу их всех!