- Сколько здесь брожу, не встречал никаких длинных и ушастых. Слышь, Виссарион, ты из лесу не вылазишь, видал зверя, как Долгопляс заливает?
Виссарион невнятно мычит, музыкант разводит руками, идет на попятную:
- Так придумалось. В стихах необязательно, чтоб как по-настоящему было.
- А ты почем знаешь?
- Ну, я же придумал.
Кремень, до этого не участвовавший в их препирательствах, к чему-то приглядывается.
- Как там у тебя это было про кричи и пляши? Вот теперь узнаем, правду ли навыдумывал. Цыц все, брат возвращается.
Действительно, у дальних могил из обступивших кладбище деревьев проступают фигуры, в которых по мере приближения я различаю Кресало, Гермьяна и между ними худощавого верткого паренька. Он похож на городских детей – неприкаянных, жадных до подачек, в одежде с чужого плеча, только взгляд темных глаз совсем не детский и еще в нем нет страха. Тот беспамятный, которого ошкурили Кремень с дружками, боялся до умопомрачения, и чужой страх леденил мне душу. Страх Росы был другим: острым, колким, холодным, точно битое стекло. Этот же паренек глядит отважно, даже с некоторой наглостью. Предложенное Кремнем вино хлебает жадно, как воду, только кадык ходит туда-сюда.
- Вкусно-то как, - говорит, напившись. - А мне мамка вина пить не велит!
Это признание обитатели руин встречают дружным хохотом.
- Садись, посиди с нами, про мамку расскажи, - предлагает Кремень. - Ты кто таков будешь?
- Да Марик я из Хомяковых. Пятый у мамки. Вот они, - тычет пальцем в приведших его Гермьяна с Кресалом, - сказали, вы мне денег дадите, коли я соглашусь кой-что у вас забрать.
Кремень лезет карман, достает пригоршню мелких монет и, не считая, протягивает пришлецу. Тот споро хватает подачку, спрашивает недоверчиво:
- Это все мне?
- А что, мало?
- Да я за это… да я… я… Что хошь на себя возьму!
- Вот и порешили, бери.
Трижды звучит согласие. Тянет сквозняком. Кремень выпрастывает руку и вслед за монетами стряхивает что-то в подставленные ладони паренька. Тот ахает, пригибается к земле, точно от тяжести. Глаза его делаются круглыми, бегающими, дыхание учащается.
- Еще у них забери, - не давая опомниться, Кремень указывает сперва на Кресало, затем на Трутня.
- На них уговора не было, - все-таки возражает Марик.
Его бравада нравится мне. Нравится она и Кремню.
- Кресало, дай мальчику еще денег.
Паренек поочередно подходит к обоим, вновь тянет сквозняком.
- Ну что, останешься? Хлебни еще вина, коли понравилось. Для хорошего человека не жалко. Смелей, дома мамка не даст, а мы тут люди добрые, у нас чего хочешь можно.
- Что-то голова закружилась. Тяжко. Пойду лучше.
- Ну, как знаешь. Мы предложили. Деньги нужны будут – приходи. Дорогу теперь знаешь.
Хмельное веселье продолжается. Долгопляс вновь подносит дудку к губам, Трутень зачерпывает густое вино.
- Роса! – отбросив напускное благодушие, манит пальцем Кремень. – Наш новый друг забрал кое-что у меня. Ты бы пошла разобралась.
Слова звучат отрывисто, резко. Они не подразумевают отказа.
Роса подымается с земли, поправляет нож на поясе и идет за пареньком. Когда она проходит мимо, меня обдает знакомым колким страхом. То ли оттого, что девушка так молода, то ли оттого, что она доверилась мне, то ли из-за этого ворованного больного влечения мне кажется важным отвести от Росы беду. Со страху она может натворить то, о чем потом станет жалеть. Жду некоторое время, чтобы не вызывать подозрений, а затем тороплюсь за девушкой: мимо надгробий, сквозь густые деревья, оставляя шум веселья далеко позади. Звуки борьбы слышу издалека: пыхтение, вскрики, глухие удары. Ускоряю шаг, надеясь предотвратить несчастье. Марик лежит животом на земле, Роса сидит на его спине, кончик ее ножа упирается в тонкую шею паренька.
- Роса, не делай этого! - кричу издалека.
- Почему? – ожесточенно спрашивает девушка, однако рука ее не движется. – Скажи, почему я не должна?
- Потому что не хочешь сама.
Не колеблясь, ступаю ближе.
- Какая, к черту, разница, чего я хочу? Я жить хочу! А Кремень убьет меня, если пойду поперек его воли, - Роса качает головой, с силой надавливает на нож, прорывая кожу мальчишки. Густая, темная по лезвию струится кровь. Роса смотрит на нее завороженно. – Знаешь, а ведь я никогда не убивала прежде. Соврала, чтобы боялись. А вышло так, что мое вранье против меня обернулось.