Подхожу почти вплотную к девушке и лежащему на земле пареньку, мимоходом ловлю его взгляд. В нем по-прежнему нет страха, только какое-то жадное, веселое любопытство, точно он играет в забавную игру и с нетерпением ждет продолжения. Склоняясь, спрашиваю:
- Марик, ты отдашь нам деньги, которые тебе заплатил Кремень?
- Ты не понимаешь! Не в деньгах дело, – почти кричит девушка.
Напрасно она считает, будто я не понимаю. Некоторые догадки у меня имеются.
- Дело в том, что у Марика остались воспоминания, от которых Кремень пожелал избавиться, верно? Те, за которые Кремню пришлось бы ответить перед стражами. А коли он не помнит, то и отвечать не за что. И ты готова прервать жизнь человека потому, что так решил Кремень? Взять грех на душу ради чужого удобства?
- Я… я не знаю, - шепчет Роса.
Рука ее дрожит, и нож дрожит в руке, царапая шею пленника. Марик вздрагивает, но высвободиться не пытается. Не больно-то поартачишься с ножом у горла. Я опускаюсь на колени рядом с Росой, опускаю обе руки ей на плечи, заглядываю в глаза.
- Тебе ведь придется с этим жить. Этот мальчик, который ни в чем перед тобой не провинился, станет приходить тебе ночами. Ты будешь вспоминать его и жалеть, всякий раз жалеть, что нельзя обратить время вспять. Кориться понапрасну, изъедать себя упреками, хотеть и не мочь ничего изменить, - говорю я и понимаю, что знаю, о чем говорю. Но теперь не время думать о причудах собственной памяти.
- А что я скажу Кремню? Если он велит, чтобы я отворила память? Если прочтет, что не выполнила его волю?
- А он велит? Ведь тогда, если я верно понял, ему придется испачкаться в твоей вине.
- Это ведь Кремень! Кто знает, что творится у него в голове. Иногда он ласковый, добрый, как отец, которого я все одно не помню, а потом как прикрикнет – жить не хочется. Ну, возьмет Кремень мою вину себе, так Кресало с твоим дружком притащат ему еще какого-нибудь дурачка, на которого он обратно все скинет.
- Соври, что мальчика убил я.
Не хочу читать чувства Росы, но ничего не могу поделать. Они борются в ее душе и отзвуки этой борьбы столь явственны, что от них нельзя отгородиться: привычка слушаться сильных, боязнь оказаться без приюта, умереть от голода, холода, пасть жертвой людской жестокости, с которой девушка не однажды сталкивалась в своей недолгой беспамятной жизни – много, много разных страхов, больших и маленьких, надуманных и настоящих, неясных, острых, душных, вязких. Мне становится жаль Росу, и я принимаю решение за нее: опускаю руку, крепко хватаю ее за запястье, рывком дергаю на себя. У нее тонкие руки, я боюсь их сломать. Роса теряет равновесие, подается в мою сторону. Нож выпадает. Марик выскальзывает змеей и бросается прочь.
Девушка подбирает с земли нож, вытирает о траву, прячет за пояс. А затем вдруг закрывает лицо ладонями и принимается рыдать. Громко, судорожно, сотрясаясь плечами и всем телом.
- Что ты натворил? Что? Тебе-то без разницы, ты сильный… А обо мне подумал? Подумал, да?
Я не знаю, что делать с ее слезами. Я впервые вижу чужие слезы – не те, которые от счастья, а другие – злые, горькие, которыми давятся, захлебываясь. Я чувствую обиду, разъедающую душу Росы, жалость к себе, делающую ее слепой ко всему вокруг. Я не знаю, как следует поступать в таких случаях - память моя по-прежнему пуста, и тогда я делаю то, что подсказывает сердце: касаясь Росы, осторожно тяну ее обиду на себя. Уж коли я смог справиться с влечением Гермьяна, как-нибудь управлюсь и с ее обидой. Я по-прежнему не ведаю, как мне это удается: вопреки традициями, не спрашивая согласия. Да что там согласие, Роса даже не понимает, отчего ей больше не хочется плакать. Вытирает глаза тыльной стороной ладони, шмыгает носом, всхлипывает. Веки ее опухли, ресницы слиплись, на щеках цветут красные пятна.
- Пошли, что ли, вино пить, пока остальные не выхлестали, - говорит девушка, подымаясь с земли.
Успокаиваются обитатели руин лишь под утро. Смолкает дудка Долгопляса, уставши от крика, засыпает младенец, Трутень впадает в хмельное забытье, упав лицом на надгробие рядом с опустевшим бочонком. Громко храпит Виссарион. Бормочет, вздрагивая во сне, Старая Нелль. Талли, повиснув на шее Кремня, увлекает того в густые заросли за алтарем, спустя недолгое время туда же идет и Кресало. Гермьян с Угрюмом в свете догорающего костра затевают игру в альчики.