- Давай с нами, Иван, - зовут они.
Я не большой поклонник этой забавы, да и поставить на кон мне нечего. Какое-то время я просто слежу за игрой и лицами игроков. Некая мысль зреет во мне, и я даю ей проявиться и окрепнуть. Я понимаю, что не хочу больше оставаться на руинах. После этого случая с беспамятным мне всегда будет мерещиться витающий над ними запах безумия, тот самый, в котором всего вперемешку. По узкому лазу подымаюсь на колокольню. Истоптанные ступени крошатся под ногами, железные перилла болтаются на одном креплении, если возьмусь за них, наверняка оторву, поэтому я держусь за шершавые камни стены, хотя едва ли это поможет мне избежать падения, коли споткнусь. Кружится голова – не то от высоты, не то от выпитого.
Росу нахожу на краю обвалившейся крыши, где она сидит, свесив вниз ноги. Окликаю ее. Девушка дергает плечом, но не оборачивается. Вылезаю на крышу и сажусь с нею рядом на край в густую, выросшую на камнях мураву. Лицо Росы – темный контур на фоне проколотого звездами неба: острый подбородок, вздернутый нос, горький стебелек тысячелистника во рту.
- Я беспамятного нынче хотел навестить, да не срослось. Послушник при храме сказал, что тот разбился насмерть.
- Еще бы не насмерть, - эхом отзывается Роса.
- Ты говорила, тебе некуда пойти. Мне-то оно тоже некуда, но здесь я не останусь. Пойдешь со мной? Может статься мы добредем до тех краев, о которых ты мне рассказывала.
Девушка разворачивается ко мне, выражения ее лица не видно из-за темноты, однако голос звучит удивленно:
- Ты взаправду мне это предлагаешь? Взаправду заберешь меня отсюда? А что ты затребуешь взамен?
Темное Гермьяново желание вдруг пробуждается, подсказывает: «Ну, давай, скажи это, потребуй ее для себя». Но никакие желания, свои ли, чужие, равно как и страхи никогда не будут руководить моими поступками.
- Ничего. Разве обязательно нужно, чтоб было взамен?
«Спасайтесь, стражи!» - рвет утреннюю тишину пронзительное, гулкое. Ужас стылой ладонью давит сердце, судорожно бьется посреди горла. Спросонья я не пойму, что происходит, лишь это истошное, грозное, громкое: «Стражи!» гонит прочь мутную сонную одурь. Звучат выстрелы, топот, крики. Окончательно прихожу в себя оттого, что кто-то пинает меня под ребра и прошедшие день и ночь четко встают в моей памяти: холмик над могилой беспамятного, хмельное угарное веселье, паренек, которому Кремень отдал воспоминания, плачущая Роса и разговор на колокольне.
- Согласно традиции всем следовать за нами. Кто попробует скрыться, будет застрелен на месте.
Надо мною, заслоняя свет, возвышается человек, облаченный в темно-синие облегающие штаны и кафтан цвета самого жгучего пламени. К широкому, расшитому затейливыми узорами поясу чужака крепится длинный нож, в руке дымится окованный железом предмет, пахнущий смертью. Пистолет! – само ложится на язык нужное слово.
- Подымайся давай, сукин ты кот! Вишь, понимаешь, разлегся!
Его нетерпение отдает дымом и окалиной. Сапог вновь подымается, чтобы обрушиться на мои ребра, но я успеваю откатиться в сторону.
На руинах полно чужаков. Все они сытые, холеные, одни с такими же грохочущими пистолетами, как у стража, что стоит рядом со мной, другие с кинжалами наголо. Бродят по камням, продираются сквозь густые заросли, заглядывают под арки и в темнеющие проломы, хрипло перекрикиваясь меж собой:
- Пусто.
- И здесь никого.
- Креста на вас нет, окаянные! – бранится старая Нелль, которую один из пришлецов за волосы тащит к выходу. – Я вам в матери гожусь! Постыдились бы обижать старуху!
Среди могил под приглядом сразу нескольких чужаков стоят Кремень, Кресало и Трутень. Одежда на Кремне порвана, у Кресало подбит глаз. Еще один из стражей волочет отчаянно упирающуюся Росу.
- Вот, с колокольни стянул. Кусается, - кривится, толкает ее к остальным.
Девушка делает шаг в сторону. Один из тех, что охраняет уже пойманных пленников, подымает пистолет. Из черного зрачка пистолета глядит Смерть. Из глаз стража равнодушно взирает она же. Этот двойной погибельный взгляд заставляет Росу попятиться, прижаться к Кремню, чего она никогда бы не сделала по доброй воле. Страж подымает пистолет выше, раскатисто грохочет выстрел, к небу скользит струйка голубоватого дыма. Позади, под полуразвалившейся аркой храма без единого вскрика падает человек. По одежде узнаю Угрюма. За ним разрытая им же могила, в которую один из проходящих мимо стражей походя спихивает тело. Вон насмешка: Угрюм думал, что раскапывает чужую могилу, а вышло, что копал свою.