Невеселые мысли прерывает скрип двери. Стражи вталкивают обратно Кремня. Никакого физического ущерба ему не причинено, однако лицом он темен и до крайности взбешен. Злость окутывает его плотным коконом, внутри которого он чувствует себя неуязвимым. Он наотмашь бьет по лицу Кресало, затем хватает Гермьяна за грудки, брызжа сюной, орет:
- Вы кого мне притащили? Кого, я спрашиваю? - не дождавшись ответа, толкает Гермьяна прочь, оборачивается к Росе. - А тебе я как велел?
Когда он заносит руку, чтобы ударить и ее тоже, встаю между ними.
- Я ей помешал. Хочешь, с меня спроси.
- Да Иван девчонку выгораживает. Даром что ли она перед ним хвостом крутит, - шипит Талли.
- Нет, не выгораживает, это он, он во всем виноват, - зудит Старая Нелль. – Давай, Кремень, научи его.
Я знаю, что помощи ждать неоткуда. Каждый из беспамятных сам за себя. Они боятся гнева главаря и рады, что злится Кремень на кого-то другого, все равно, на кого. Зато тут как тут оказывается Трутень, становится за спиною дяди. Кремень щурится. В его глазах вспыхивают алые сполохи. Я успеваю отметить движение, но не успеваю отвести удар или уклониться. Кулак обрушивается со всей мощи, резкая боль в скуле, перед глазами разбрызгиваются искры. Вслед за этим на меня сыплются новые удары. Отвечаю тем же, но к Кремню присоединяется Трутень, а затем Кресло, и мне приходится несладко. Пару раз успеваю задеть их, но с троими здоровыми мужиками, объединенными общей злобой, мне не совладать. Меня валят на пол и принимаются остервенело пинать ногами. Удар. Еще удар. Позабыв о кровоточащем порезе, хватаюсь за что-то, дергаю. Рядом сокрушительно падает Трутень. Раздается громкий гулкий хлопок, запах дыма, меня оказывает обжигающе-ледяной водой и внезапно все прекращается. Над нами стоят уже знакомые мне Иван Лукич и Марик. В руке у Марика курится пистолет. На полу валяется пустое ведро. Двое стражей держат за плечи вырывающегося Кремня, Кресало, с ног до головы облитый водой, тяжело дышит, но больше в драку не лезет. Еще двое стражей топчутся в дверном проеме, готовые вмешаться.
- Кто зачинщик? Ну? Кто зачинщик драки, я спрашиваю?
Поскольку беспамятные молчат, Иван Лукич тоже достает пистолет, наводит его на Трутня:
- Ты?
- Не, мамой клянусь, не я. Я всего лишь помогал.
- Кому помогал?
Палец стража на курке дергается, дергается и Трутень, визжит, указывая на Кремня:
- Ему, ему помогал!
Вновь гремит выстрел. Кремень валится, как подкошенный. В его груди темнеет маленькое аккуратное отверстие. Иван Лукич кивает тем стражам, что топчутся в дверях:
- Выволоките отсюда эту падаль. А ты идешь с нами.
Не сразу понимаю, что это он мне. Медленно подымаюсь с пола. Движение отдается болью в ребрах. Стражи терпеливо ждут, пока я выпрямлюсь. Вдыхаю, заново пробуя воздух на вкус. Боль понемногу отступает, в голове проясняется. Оставляя за собой мокрые следы, иду к стражам.
- Куда вы ведете меня?
- А тебе есть разница? – ухмыляется один из сопровождающих.
И вновь тесные коридоры, скрипучие шаткие лестницы и нескончаемые двери. Одну из них Иван Лукич с вежливым стуком растворяет. Комната, в которую меня приводят на сей раз, разительно отличается от той, что я покинул. Она просторная, светлая, вдоль обтянутых тканью стен расставлены мягкие стулья и развешаны красивые рисунки в крашеных рамах, возле окна стоит массивный, тоже покрытый тканью стол. Но все это я отмечаю мельком, поскольку оно не главное. Главное в комнате - женщина с лицом мадонны, которую я видел недавно. Она стоит, отворотившись к окну. На ней то же самое платье из воздуха и света, волосы прикрывает небольшая шляпка, затянутые белым кружевом руки сомкнуты под грудью. Ее присутствие заставляет меня забыть о ноющих ребрах и боли в порезанной Гермьяном руке, потому что та боль, которую я испытываю рядом с нею, сильнее стократ. Какую власть имеет надо мной эта незнакомка?