Выбрать главу

Я не беспокою незнакомку. Уж коли она с первого взгляда признала меня среди других беспамятных и воротилась вызволить из заточения, едва ли обида что-то поменяет в ней. И действительно, спустя некоторое время женщина заговаривает вновь.  

- Мне думалось, я знаю вас лучше, чем кто бы то ни было, и что прав на вас имею больше других, ведь это передо мной вы открыли свое сердце. И вот, гляжу на вас и никак не могу избавиться от мысли, будто человек, которого я так хорошо знаю и помню, заточен внутри другого, вовсе мне незнакомого. Это заставляет меня испытывать неловкость. Я не знаю, как говорить с вами теперь. Разум подсказывает, что вы не поймете меня, но сердцу невозможно в это поверить.

- Вы только не бойтесь. Тот страж, он наболтал про нас разного, но он ошибался. Беспамятные тоже люди, хоть мы и позабыли свою прежнюю жизнь. Мы и впрямь не ведаем традиций, если только кто не растолкует нам их, не видим снов, по крайней мере, в первые месяцы беспамятства. Но мы также умеем радоваться и скорбеть, также болеем, также тянемся к красоте. Я не обижу вас. 

Все-таки тянусь к ней - не то чтобы погладить, не то чтобы просто коснуться успокаивающе, но, опомнясь, опускаю руку. Переплетаю пальцы для верности.

-  А вы стали совсем другим. Совсем по-иному держитесь, иначе говорите – и то, что вы говорите! Как это ужасно! – с отчаяньем в голосе восклицает незнакомка. - Поведайте, как вы жили все это время?

- Хотите, чтобы я рассказал вам о беспамятных, среди которых коротал дни?

- Нет-нет, только не о них! И о девушке этой, - как вы назвали ее, Роза? – тоже ни слова!

- Мне повезло повстречать священника, он заронил в мою душу искорку света. Одно время я жил у него, пока не стал ему в тягость. Зимовал в пещере, собирал хворост, ловил белок или выменивал еду в ближайшей деревеньке. Она небольшая совсем, в дюжину домов. Когда хотелось услышать человеческую речь, ходил в гости к старику Хамзата и его супруге Малике. Хотите, про них расскажу?

Женщина прерывает меня нетерпеливо:

- Зачем мне слушать про деревенский быт? Скажите лучше, где вы искали приют, когда мы расстались?

- Этого, боюсь, я не припомню.

- Но ведь что-то сохранилось в вашей памяти? Какие-то следы, намеки? Когда вы впервые осознали себя, как это случилось?

Вспоминаю гнилого человека, обманом внушившего мне предсказание скорой смерти. Как шел от деревни к деревне, задыхаясь от смрада людской брезгливости. Как ночевал в заброшенных домах, а чаще и вовсе под открытым небом, пытаясь утихомирить голод ледяной водой. Как в непогоду искал укрытие под деревьями. Как с трудом находил в своей опустошенной голове слова, чтобы выразить простые телесные нужды. Как радовался тулупу отца Деметрия, согревавшему меня в холода. Вспоминаю слезы Малики, оттого что Гермьян купил у Хамзата счастливый день; пустоту в глазах ошкуренного Кремнем безумца, кровь Марика на ноже Росы. Как же далек тот мир, которой я знаю, от мира этой женщины! Не нужно ей соприкасаться с ним, пачкаться в его грязи.

- Едва ли вам будет интересно.

Незнакомка поспешно соглашается:

- Вы правы. Правы, правы, но… Наверное, где-то глубоко в душе я все-таки лелеяла надежду, что вы узнаете меня. Ведь у вас были ко мне чувства! Они не могли исчезнуть бесследно! Ужели и впрямь в вашей памяти не осталось ничего? Ни мимолетного образа? А я вот помню, точно это было вчера: играл оркестр, мы танцевали вальс на колоннаде, раз-два-три, раз-два-три, поворот. Вы были в своем синем мундире, я в муслиновом платье с лентами и кружевами. Затем Лизандр читал стихи, ему дарили свечи. И еще бал! И… смерть Габриэля. Ужели даже ее вы позабыли? Что же, вы просто однажды пробудились в черноте, как это рассказывают? Без памяти, без сновидений? Чудно, правда? Я пытаю вас – иноземца! - о самой страшной тайне Мнемотеррии.

- Вы расскажите мне, о чем я позабыл? – прошу у нее.

Она смотрит на меня, и горечь сожаления плещется в ее бездонных глазах:

- Тогда мне пришлось пересказать бы вам целую жизнь. Едва ли я на такое способна. Но я знаю способ получше. Вы вели дневники, - видя, что я не понимаю, незнакомка торопится пояснить. – Предавали случившееся бумаге. Уж простите, я взяла на себя смелость прочесть ваши записи. Это такое искушение - заглянуть в чужую душу, а я, каюсь, любопытна. Как лисица. Хотя, наверное, и это вы тоже позабыли. Ваши дневники здесь, со мной.