Выбрать главу

- Я могу их прочесть?

- Вы вспомнили, как читать?

- Тот священник, о котором я говорил, отец Деметрий, он удивительный человек. Он очень помог мне. Едва ли кто-то еще стал бы так возиться с беспамятным.

Руки зудят нестерпимо, так хочется мне получить эти записи. Кажется, вся жажда обладать своим прошлым сосредоточилась у меня в ладонях. Женщина наклоняется, подымает со дна повозки некий предмет, больше всего похожий на кожаный мешок с острыми углами. Кожа на углах затерта, как затерта и ручка, за которую незнакомка держит мешок.

- Вот, возьмите. Ваш саквояж. Маменька хотела его выбросить, я не позволила.

Мешок замкнут на запор. Ощущаю его тяжесть, шершавую вытертость кожи, холодок замка, и все медлю открывать. Получив, наконец, возможность соприкоснуться с прошлым, я испытываю страх. Вдруг там, в саквояже (после того, как женщина произнесла это слово, я с легкостью могу повторить за ней), таятся свидетельства тому, что я был трусом или убийцей? Или вовсе нет ничего значительного? Или находится нечто, прежде имевшее для меня ценность, но бессмысленное ныне. А может быть, все мое прошлое - это просто табак да бумага для самокруток. Как знать, что казалось мне раньше важным?

Пока я колеблюсь, повозка замедляет ход. Путь нам преграждает огромная желтовато-серая скала. Приглядевшись, я понимаю, что по крайней мере частично скала эта - творенье рук человеческих. То здесь, то там в ее толще виднеются окна, узкие, как трещины, но идущие ровно, исключая мысль о случайности. На разной высоте темнеют провалы, соединенные ступенями. В иных местах камнями сложены целые стены сложены камнями, да так удачно, что лишь цвет и явная четкость линий мешают принять их за естественное продолжение стены.

Дорога упирается в глухие железные ворота, намертво вросшие в камень. По правую их сторону, подобно ласточкиному гнезду, лепится дом, сложенный тем же манером, что и рукотворные стены, с такими же узкими окнами. Он высок непомерно и непременно опрокинулся бы, кабы не имел скалу своею опорой. Чтобы рассмотреть верхний ряд окон, мне приходится запрокинуть голову. Грубая деревянная дверь в основании дома в сравнении с воротами выглядит незначительно, однако через нее, не сгибаясь легко пройдет взрослый мужчина. Стоит нашей повозке остановиться, как дверь со скрипом отворяется и в проеме действительно показывается человек, по одежде которого я признаю стража. Только вместо одного ножа на поясе из-за спины его торчат целых две рукояти, оканчивающиеся длинными-длинными лезвиями. 

- Помогите сойти! – просит меня женщина.

Спускаюсь на землю, и когда она выпрямляется, легко подхватываю ее. Даже в тягости она весит, будто перышко. Кажется, лишь ветер подует, она тотчас улетит, растворится в небесной выси. И мне хочется держать ее крепко-крепко, не отпуская ни в небеса, ни на твердь земную, чтобы вечно видеть перед собой ее знакомо-незнакомое лицо с морщинкой меж тонких бровей, с хмельными цвета вина губами, чтобы искать отражение мира на дне ее испуганно-удивленных глазах. Мне чудится, будто миг этот уже существовал прежде, раньше меня самого, и если я хорошенько всмотрюсь ей в глаза, то смогу разглядеть там его отражение.

- Чем могу быть полезен? – раздается голос и мир рушится непоправимо, а следом гаснет намек на прозрение. Опускаю незнакомку на землю, оборачиваюсь к говорившему.

От стража веет гнилым душком брезгливости, которую он прячет за принужденной улыбкой.

- Княгиня Магнатская, - представляется женщина. – Мы с моим спутником хотим выйти за ворота.

Ее просьба вызывает замешательство у стража.

- Как, простите?

Женщина повторяет терпеливо, как, бывало, растолковывала что-нибудь матушка Липа своим детям.

- Но позвольте…

Страж пристально глядит на незнакомку, на ее прикрытый шалью живот, точно пытается донести некую важную мысль, которую она упорно не желает понимать.

- Так ведь дождь, - наконец выдает он.

- О, пусть вас это не беспокоит, у меня есть зонтик.

В подтверждение своих слов женщина распахивает клочок кружевной ткани на длинной тонкой палке. Если дождь усилится, ткань промокнет беспременно, да и теперь это скверная защита.

- И вечереет уже.

Смутить незнакомку стражу не удается.