- Вы исповедались?
- Сразу по приезду.
- И поститесь, если трапезничаете вместе с нами, а не покупаете еду в деревне, как делают самые голодные из наших паломников. Но на такового вы не похожи. Попросите благословения у настоятеля либо у отца Амнесия и приступайте, - тут он помедлил и добавил менее решительно. - Конечно, коли сами того желаете.
Желал ли я? Да его предложение было для меня равносильно гласу свыше! Я и помыслить не мог, что когда-нибудь мне, полковому художнику-самоучке, выпадет столь высокая честь! Дважды, трижды вы были правы, дорогой дядя, уговаривая меня не прекращать занятий живописью, видя в ней мою стезю, в то время как я сам не мыслил себя нигде, кроме военной службы.
Следуя совету брата Флавия, я немедленно отправился на поиски настоятеля, а не найдя его, но страстно горя желанием приступить к работе, отыскал отца Амнесия. С вашего позволения дам вам его портрет. Это почтенный старец, чей возраст неразличим за морщинами – ему может быть как шестьдесят, так и все девяносто лет. Он выше среднего роста, а в молодости, пока плечи его не опустились под грузом скорбей, верно, был еще выше. У него чистое и просветленное лицо, с которого глядят ласковые карие глаза, под которыми залегли свинцово-синие тени. Держится он просто и вместе с тем значительно. То, как он говорит, с каким неизъяснимым участием смотрит на собеседника, с какой чуткостью расспрашивает о самых малозначительных вещах, свидетельствует о бесконечном его человеколюбии. В обители и среди деревенских отец Амнесий пользуется большим уважением. Я слыхал, он хороший исповедник, но не имел возможности убедиться в том на собственном опыте. Так вышло, что по приезду я исповедался настоятелю, и с тех пор обращался к нему. Он уже успел немного узнать обстоятельства моей грешной жизни, а от добра, как известно, не бегают.
Отец Амнесий дал мне благословение на труд и попросил разрешения смотреть, как идет работа: «Мне было бы очень интересно, если только мое любопытство не покажется вам обременительным». Верно, будь я настоящим художником, я бы привык к людскому вниманию, а может быть даже намеренно искал его, как делают именитые живописцы, желая привлечь как можно больше заказчиков. Однако прекрасно сознавая свои весьма скромные возможности, я не очень люблю, когда за моей работой наблюдают. Но отказать этому человеку в его весьма скромной просьбе я не посмел.
Вот так я сделался иконописцем. Монастырский распорядок оставляет немного свободного времени: за ранним подъемом следует молитвенное правило, затем трапеза и труд. Однако рисование ничуть мне не в тягость: сколь бы я ни лежал на лесах под низким сводом, изогнувшись на зависть любой змее, сколь бы ни тщился, запрокинувшись, открыть от копоти как можно больше рисунка, сколь бы ни напрягал зрение, вглядываясь в побледневшие детали росписи, - никакой усталости я не чувствую.
Дни мелькают быстро, да я и не веду им счет. Свободное время, каковое у меня остается, я провожу либо гуляя по окрестностям, либо в библиотеке монастыря. Как и прочие помещения, она сокрыта в толще скалы и, чтобы попасть туда, приходится порядком поплутать среди темных, порой оканчивающихся тупиками коридоров, и прихотливо вывернутых лестниц. Зато награда достойна затраченного усердия: на полках шкафов можно отыскать работы по теологии в прекрасных старинных переплетах, библии и евангелия, литургические книги на древнегреческом, латинском и большинстве европейских языков, каковые я все одно не знаю, зато вам бы они раскрыли свои тайны. Иные облачены в позлащенное серебро, инкрустированы жемчугом, альмандинами, бирюзой, в их переплеты вделаны алавастровые камеи, а страницы замкнуты на тяжелые золотые или серебряные застежки. Более присталые сокровищнице какого-нибудь монарха, книги эти безо всякого чванства соседствуют здесь с житиями святых, часословами и месяцесловами, приходскими записями, сведениями о расходах и доходах, перепиской и свидетельствами прежних монахов о жизни обители.
Вот их-то я и читаю, надеясь отыскать упоминания о былом обличье храма Богородицы – как я уже говорил, роспись сохранилась так скверно, что по большей части о прежних сюжетах приходиться лишь догадываться. Не забыл я и о цели своего приезда и весьма уповаю найти записи, проливающие свет на дальнейшую судьбу Михаила Светлова, хотя пока могу рассчитывать лишь на счастливую случайность. Брат Исидор, отвечающий за библиотеку, на мои расспросы пожал плечами: мол, такая история была, но как отыскать ее он не знает, а уж тем паче не знает, имела ли она продолжение; память его уже не та, что была прежде, да и сил на все не хватает, ему бы счета привести в порядок, до прочего руки уже не доходят.