Моя попутчица тоже упросила монахов дать ей трудничество. Я знаю, что в некоторых мужских монастырях отказываются от женской помощи, опасаясь пасть жертвой соблазна. Правда, единственный соблазн, каковой я испытываю при виде Лидии Ивановны – это похлопать ее по плечу и назвать славным малым, столь мало женского в характере ее и наружности. Монахи святого Георгия то ли разделяют мое мнение, то ли уверены в собственной душевной стойкости. Лидию Ивановну определили на кухню.
Антип отказался исполнять бабью работу, и мать не стала его неволить. Будучи предоставленным самому себе, с видом скучающим и обиженным, мальчик бродит по обители, засовывая любопытный нос всюду, откуда его не выставляют монахи. Разумеется, он скоро меня отыскал и, отчаявшись отвлечь, вызвался в помощники. Хотя его помощь и замедляет мою работу, торопиться мне решительно некуда, да и самому мальчику труд только на пользу. Лидия Ивановна с ее чрезмерной самостоятельностью не пробудит в сыне способности отвечать за свои поступки потому, что сама все сделает вместо него. И уж коли Антип избрал меня старшим наставником, не в моих правилах отказываться от участия в его судьбе.
Однако куда чаще, чем помогает, Антип просто сидит на каменной скамье и наблюдает за нашими с братом Флавием стараниями. Благодаря столько тесному общению, мне открылась одна неприятная особенность в характере мальчика. Нередко, придя в храм, он приносит с собой бабочек, мух, стрекоз или цикад и, зажав их в пальцах, обрывает им лапки и крылья. Когда я попросил Антипа не делать этого, он насупился и пробормотал: «Будто вы сами никогда не превращали мух в жуков! Они так забавно трепыхаются!»
Убираясь в храме по вечерам, я выметаю из-под скамьи изуродованные хрустящие тельца. Дети, особенно мальчишки, часто склонны к самоутверждению за счет беспричинной жестокости в отношении тех, кто меньше и слабее, будь то животные или даже люди. Едва ли они задумываются о страданиях своих жертв – в самом деле, какой герой, разграбив птичье гнездо, обратит внимание на возмущенные крики хозяев. Главное, чтобы жестокость эта со временем из нечаянной не стала осмысленной и даже желанной. И я имею все основания опасаться, что с Антипом сия неприятная метаморфоза уже свершилась.
Я размышлял, стоит ли рассказывать об этом малоприятном открытии Лидии Ивановне и уместно ли ее ставить в неловкое положение своею осведомленностью, ведь не может же она быть столь слепа относительно собственного чада! Прежде мне казалось, будто моя попутчица желает утишить в монастыре собственные переживания, но как ни старался, так и не сумел измыслить житейских бурь, способных выбить ее из колеи. Теперь я задумался, уж не Антип ли является причиной приезда госпожи Рублевой в обитель? Находясь во власти сомнений, я медлил с неприятным разговором, а кучка мертвых насекомых под скамьей между тем росла. Мои сомнения разрешил случай.
Я еще не писал вам о монастырском некрополе? Здесь, в тени вековых деревьев, обрели свое последнее пристанище благодатные старцы, прежде жившие в обители, и грешные миряне, населявшие близлежащую деревню. Камни, отмечающие места упокоения, углубились в землю, покрылись мхом, сквозь трещины пробились деревца, утверждая вечное торжество жизни над смертью. Благодаря густой зелени на кладбище всегда царит прохлада, листва шелестит от ветра, поют птицы да оглушительно стрекочут цикады.
Я не испытываю перед погостами ни суеверного страха, каковой частенько рождается в душе крестьян, питаемый их поистине вековой дремучестью, ни мистического трепета, формирующегося у впечатлительных и начитанных натур под влиянием романтической литературы. Покой – вот что я ощущаю, заранее предвосхищая и свою собственную участь. Я брожу между камней, читаю надписи, какие еще можно разобрать, пытаюсь представить, кем были похороненные люди, чем они дышали, кого любили, какими были одержимы страстями, что за тайны скрывали в душе. Обладая развитым воображением, я легко могу выдумать их судьбы, глядя на одни только даты рождения и смерти, а уж надписи и формы надгробий позволяют мне украсить свои выдумки всем возможными деталями. В такие минуты я представляю себя песчинкой на дне безбрежного потока бытия, одинокой звездой средь бескрайности космоса, кирпичиком храма мироздания – бесконечно одиноким, но в то же время неотъемлимой частью некоего огромного, значимого единства. Внутренний голос в душе умолкает, а сердце выравнивается.