Первой мне открывается небольшая часовенка среди погоста, всего-то дверь и окно, прорубленные в отдельно стоящем куске скалы; некоторое время спустя - та самая деревня, о которой говорил Тамир, и два храма против нее: один у подножия скалы, к другому ведет длинная каменная лестница. В нижнем храме не заперто. Захожу. Навстречу из сумрака медленно вытаивают святые лики. Немногие свечи, что стоят в насыпанном песке, давно прогорели, в воздухе витает еле уловимый запах воска. Тишина настолько плотная, что даже стук моих шагов не тревожит ее, она тотчас смыкается обратно, гася их собой. Пол под ногами гладкий, точно поверхность озера из моих воспоминаний, только та гладь была золотая, а эта - словно небо ночью.
Позади запоздалым эхо раздаются шаги. С ними тишина уже не справляется, шаги звучат ближе, ближе. Оборачиваюсь. Передо мной неясная тень с подсвеченным огоньком лицом… Тень со свечой … Что-то смещается в моей памяти и гладкий пол становится рекой, а вошедший будто бы стоит в лодке, и свет робкий огонек также выхватывает его лицо и руки пятнами из темноты.
- Я вас видел прежде? – спрашиваю и тотчас понимаю, что нет.
Видение, мне представшее, было не настоящим, а нарисованным, точно также, как торопливые наброски на полях дневников, как святые образы в храме и как выцветшие картинки, которые матушка Липа любила вешать на стены. Это видение, оно из той, прошлой жизни, который у меня давно нет и памяти о ней тоже нет - так, мелькнут порой случайные отголоски, тени теней.
- Божья благодать на вас! Меня звать братом Иннокентием. А вы, никак пришли издалека? Не могу вас припомнить. В нашем-то приходе всех заучил.
- Да, я нездешний. Услыхал колокола, и показалось, сам Господь позвал меня. Я ищу сестер, быть может, вы знаете о них?
Описываю девушек, какими их помню: Аннет, Натали, Сандрин. Брат Иннокентий качает головой, его сожаление растекается запахом ладана. Тогда я пересказываю свою историю – о том, что утратил память и от всей прошлой жизни у меня сохранились только дневники, святой Георгий на шее да воспоминания о сестрах. И мне очень важно отыскать сестер, дать им весточку и, в свою очередь, узнать об их судьбах. Вдруг случится чудо, и наша встреча стронет что-нибудь в моей омертвелой памяти?
Брат Иннокентий проникается моим рассказом.
- Теперь я точно не могу помочь. Возвращайтесь утром, может, я к тому времени и придумаю, как поспособствовать вашим исканиям. Либо же разделите уединение с нами, в обители довольно келий, святой Георгий принимает любого!
На миг мне чудится, будто он говорит не о ночлеге, а о том, чтобы остаться здесь навсегда, и я всерьез думаю об этом. На ночь я остался бы непременно, кабы не обещал Тамиру навестить его родича. Прощаюсь и отправляюсь в деревню, ориентируясь на слабые огоньки с противной стороны ущелья - пока я говорил с братом Иннокентием, легли сумерки. Обрадованный щенок бежит впереди.
Дома обитателей деревни и впрямь настоящие гнезда: частично утоплены в камень, другой частью намертво прилеплены к скале, с покрытыми землей и травой крышами, с примыкающими кривыми заборами. После недолгих расспросов стучусь к Тамирову родичу. Свет в единственном окне не горит, и я уже думаю было, что мне указали неверно или сам я напутал, как вдруг дверь растворяется. Вышедший на стук человек невысок и худ, остальное трудно разобрать из-за темноты. В руках у него нет ни фонаря, ни свечи.
- Гость? К кому? – шелестит старческий голос.
- К Иолго, отец. Пустишь за порог?
- А, это можно. Проходи, я Иолго.
Бесшумно ступая босыми ногами, старик ведет меня в недра дома, не освещенного даже самой слабенькой лучиной. Лампада не теплится перед образами, не тлеют угли в печи, тем не менее хозяин безошибочно находит дорогу среди плотных теней, в которых я угадываю предметы обихода: вот под окном горбится лавка с грудой наваленного поверх тряпья, вот четкие линии стола, рядом сгусток мрака, похожий на табурет, а в самом темном дальнем углу, откуда пахнет кожей и козами, явно место для сна.