- Представляешь! А ведь я вспомнил. Будто обухом шарахнуло: прямо теперь взял да вспомнил - все-все, до распоследнего камешка невзрачного!
Он наклоняется, подымает с дороги горсть камней, целует их. Чистая незамутненная радость растекается по его лицу.
В обитель я возвращаюсь позже. Молюсь в нижнем храме, затем подымаюсь по грубым каменным ступеням. Нахожу проход во чрево скалы. Ступаю через вырубленные в камне переходы, миную скрипучие двери, узорчатые решетки, колоны, похожие на странный лес, покрытый узорами жуков-древоточцев, иду сводчатыми пещерами, сквозными и гулкими. Никто не препятствует мне. Наконец в зале с низким неровным потолком я встречаю долговязого монашка. Он проворно расставляет по полкам шкафов книги, свитки, тетради, схожие с той, что сохранилась у меня. Шкафов в этом месте много, а свитков и книг – того больше. Это книгохранилище, понимаю я. Библиотека. Михаил Светлов писал о ней.
- Доброго здравия! Я ищу брата Иннокентия.
Монашек отрывается от своего занятия, смотрит чуть затуманенным взором, затем откладывает книгу, которую держит в руке, и предлагает:
- Бог в помощь. Мне легче проводить вас, чем объяснить, как его найти, да и на свет Божий иногда выбираться нужно.
Без сопровождающего я заплутал бы наверняка. Но вот он, идет впереди: шаркая большими, торчащими из-под рясы подошвами, горбясь, пригибая голову, чтобы не стукнуться о низкие своды. Следуя его примеру, наклоняюсь и я. Монашек водит меня долго. За это время я успеваю запутаться окончательно и уже не сомневаюсь, что самостоятельно выбраться не смогу. Наконец мы минуем последний коридор с прорубленным в стене рядом высоких окон и выходим наружу, где застаем моего вчерашнего знакомца.
Тот разулыбается. Его приветливость столь заразительна, что я невольно улыбаюсь тоже.
- Поразмыслил над вашей бедой, - говорит брат Иннокентий, продолжая вчерашний наш разговор, точно и не прерывался вовсе. – И вот что мне на ум пришло: оставьте-ка описания сестер и собственной жизни. Наверняка были какие-то приметы, знакомые места, по которым можно отыскать сведения о вашем прошлом. Братья ездят по делам обители, вдруг как у них что получится. А я попрошу брата Исидора, любезного нашего библиотекаря (он, кстати, стоит рядом с вами), разослать письма. Наверно имена ваших сестер значатся в приходских книгах. Даст Бог, свидитесь.
Я провожу в Уас Герги на несколько дней. Брат Иннокентий показывает мне келью, где можно преклонить голову, и я брожу по обители, по окрестностям, знакомлюсь с людьми, молюсь и, разумеется, подымаюсь на вершину скалы, о которой говорил Иолго. Оттуда и впрямь видно далеко окрест, а уж Двузубка с ее побеленными снегом вершинами вовсе как на ладони. Порой меня посещает мысль навсегда остаться в обители, тем паче братья не гонят меня и, кажется, попросись я в их общину, охотно согласятся принять. Как разительно отличается эта жизнь от той, какой я жил за стеной! Эта нетронутая тишь; огромный пустынный монастырь, по которому можно пробродить целый день, так никого и не повстречав; люди, не чурающиеся моего беспамятства, готовые поделиться куском хлеба и не в обмен на счастливый день, а просто так! Наверное, я мог бы обрести в этом краю покой, кабы только смирился с мыслью об утрате памяти. Но смирение не для меня.
Прежде чем пуститься в обратный путь, я захожу попрощаться с Иолго и, не удержавшись, вновь делюсь со стариком воспоминаниями. Он радуется, как ребенок. И глядя на его радость, я впервые задумываюсь: может быть, не так уж и плохо отдавать память тем, кому она необходима? Но только и впрямь доброй волей и без принуждения, легко, как местные делятся хлебом, не требуя ничего в обмен. Быть может, скверна таится вовсе не в беспамятстве, а в людях, приспособивших его под свои прихоти, поставивших в угоду лени и себялюбию?
Я размышляю об этом всю дорогу от обители: пока иду через затененный вековыми деревьями погост, пока следую течению Изумрудки. Щенок остался с Иолго, и на сей раз никто не мешает мне любоваться сложенным самой природой иконостасом, однако я прохожу мимо. Завладевшая идея мысль схожа с озарением, она поглощает меня целиком. Я не смотрю по сторонам, и в конце концов это служит мне худую службу.