Матрена Андреевна начала было собирать обед, но Катерина остановила ее:
— Подождите немножко, у нас тут к Саше важное дело.
— Ну ладно, — согласилась та, — поговорите, а я пока пойду корову подою.
Саша, выслушав девушек, сказал серьезно и твердо:
— Никуда никому уходить не надо. А надо работать. Это во-первых.
— А как с ней работать? — вспыхнула Катерина. — Ты же видишь, что она Марусе ничего делать не дает!
— А у Маруси разве голоса нет? Добиваться надо! Марфа Тихоновна не одна колхозные дела решает, есть ведь и правление, есть и партийная организация. Разве не к кому обратиться? Пойди к парторгу, поговори — разберутся, помогут.
— Пойдешь? — спросила Катерина Марусю.
Маруся наклонила голову:
— Ладно.
— Вот, глядишь, и дело наладится! — обрадовалась Катерина. — Саша у нас такой — он слово скажет, и все ясно!
— А вы сами до этого слова додуматься не могли?
В черных глазах Саши Катерина уловила насмешку и рассердилась:
— Ну и ладно! Работать — это во-первых. А уж если хочешь правильно строить речь, то должно быть и во-вторых. Где же оно у тебя?
— А во-вторых мы все должны Марусе помогать. Мы — комсомольцы. Вот ты, Катерина, вместе с ней работаешь. Чем ты ей помогла? Как ты ей помогла? Интересовалась ли ты ее судьбой, пока ее слезы не увидела?
Катерина густо покраснела:
— А я же не телятница…
— Значит, и дело не твое? Вот хороший характер — позавидуешь!
Катерина, встретив горячий насмешливый взгляд Саши, вскочила со стула, будто ее ударили.
— Я хотела! Я давно хотела с Марфой Тихоновной поспорить… Я даже на совещании хотела выступить! Ты думаешь, я не знаю, что сказать?
— Вот и выступи!
— А! «Выступи»! А Рублиху, думаешь, легко переспорить?
Саша поглядел ей в глаза:
— Но переспорить надо?
— Надо!
— Тогда о чем же разговор?
Саша прошелся по комнате и, с улыбкой взглянув на Катерину, добавил:
— А я думал, ты у нас крепкая!
Саша рано остался без отца — отец погиб на фронте в первый же месяц войны — и рано стал хозяином в доме. Кондратовы пережили много тяжелых дней, но никто из них никогда не жаловался. Матрена Андреевна так говорила своему старшему сыну: «А что жаловаться? Зачем на людей свое горе да свою нужду вешать? Сами справляться должны!»
Бывало, что Матрена Андреевна с утра до ночи пропадала в поле на работе, а Саша хозяйничал в доме: топил печку, нянчил младшего братишку. Возится-возится Саша с горшками, да с малышом, да с курами, да с цыплятами — и рассердится:
«Всё девчачьи дела делаю! Разве мальчишки печку топят? Не буду больше!»
А мать скажет:
«Ну, значит, ты не крепкий человек. Крепкий человек не разбирает, девчачьи или мальчишьи дела, но раз надо — значит, делает. Делает и не хнычет. А я ведь думала, что ты у меня крепкий!»
Тогда Саша, мужественно скрывая слезы, отвечал:
«А я крепкий!»
Катерина знала все это. И теперь она рассмеялась Саше в ответ и задорно подняла голову:
— А я и есть крепкая! — И, вкрадчиво заглядывая Саше в глаза, попросила: — Только, Саша, и ты приди. Ладно? Ну просто как член правления приди… С тобой все-таки посмелее!
Производственное совещание началось вечером, после третьей дойки коров.
До самого этого часа Катерина жила с легкой душой. Но, уже всходя на крыльцо правления, она почувствовала, как все-таки тяжело ей будет выступать против человека всеми уважаемого, тяжело бороться с высоким авторитетом старшей телятницы… Ну, а что же делать? Что делать? Раз надо, то какой разговор?
Мать с некоторой тревогой провожала ее на это совещание:
— Ты там полегче, поаккуратней. Не обижай старуху. А еще лучше, если бы и совсем ты ее не трогала. Василий Степаныч за нее горой и дед Антон тоже. Перессоришься со всеми, а к чему?
Катерина ответила ей:
— Обижать не собираюсь, а сказать — скажу. Не могу не сказать, мама. Должна сказать, ведь я же комсомолка! И так слишком долго молчали!
— Вот видишь, — вмешалась бабушка, — а не была бы комсомолкой — как бы спокойно было!
Но Катерина уже хлопнула дверью.
— А не была бы комсомолкой, так же поступила бы, — возразила мать: — вся в отца! Тому тоже никогда в жизни покоя не было!
На совещание собралось много народу — доярки, телятницы, конюхи, скотники, члены правления колхоза; пришли и пастухи — сегодня должна была речь идти и о пастбищах… Разместились кто как сумел: и на лавках и на стульях, а кто и прямо на полу. Синеватый папиросный дымок уже бродил под потолком. Негромкий разговор, негромкий смех — кто о чем, только не о том, что стоит в повестке собрания. Настанет час, и поговорим, а что же раньше времени свои мысли высказывать!