— А для меня это приятность? — возразил Петр Васильич, вынимая папиросы. — Ведь я тоже за свои колхозы отвечаю.
— Ну, и что же?.. — жалобно спросил дед Антон. — Никак нельзя подсобить-то?
— Думаю, что нет. У нее уже было воспаление, это второй раз. Легкие слабые. Росла за печкой, чуть ли не в вате.
— Берегла ее старуха…
— Берегла, да не так, как надо. Изнежила. Ну как такой изнеженный организм может сопротивляться? Оставили ворота открытыми, просквозило — вот и все. Другие-то еще кое-как выдержали, а этой где ж? Принцесса на горошине!.. Сотый и тысячный раз повторяю: теленок должен расти в низкой температуре, в низкой и ровной. Тогда и простужаться не будет.
— А все-таки, как же? — с тоской повторил дед Антон. — Не надеяться?
Петр Васильич покачал головой:
— Думаю, что нет.
Катерина, внутренне дрожа, будто от холода, побежала в свой телятник.
— Низкая и ровная! — шептала она. — Низкая и ровная…
И, войдя к телятам, сразу взглянула на градусник. Пять ниже нуля. Все нормально. Низкая и ровная.
Телята уже глядели на нее из своих клеток. Коричневый лобастый бычок мукнул тихонько и облизнулся.
— Миленькие мои! — сказала Катерина и улыбнулась сквозь слезы. — Сейчас накормлю! Всех сейчас накормлю! — И, вытерев глаза, прошептала: — Ах, бедная, бедная моя принцесса на горошине! Почему я раньше за тебя не поборолась!
Еще раз тяжело пережила беду Марфа Тихоновна. Никому не пожаловалась, не поплакала. Только еще суше стал ее орлиный профиль и еще суровей стали глаза. И никто не видел, как, оставшись одна в телятнике, она долго стояла у опустевшего стойла в горьком недоумении:
«Что надо? Что было ей надо? Другие бабы за детьми так не ходят, как я за ней. Прямо из рук ушла эта Золотая Рыбка, прямо из рук… Что хотите думайте, люди добрые, а я неповинна! Ведь я душу им отдаю… душу отдаю! Как же это так получается, люди добрые?!.»
Но наутро она с суровым достоинством заявила деду Антону:
— Поторопись с новым-то двором, Антон Савельич! Зима круто забирает, а балаган наш я просто натопить не могу. Как бы нам еще греха не нажить — тогда на меня не пеняйте.
…Незаметно, как снежинки по ветру, пролетали короткие зимние дни. Вот уже и ноябрь отсчитал последние числа свои в календаре.
Как-то в один из этих снежных дней председатель, часто захаживавший на ферму, увидел в кухоньке Катерину. Катерина мыла горячей водой бадейки.
— Ну что, говорят — идут у тебя дела-то? — весело спросил Василий Степаныч. — Дела идут, контора пишет?
— Пишет! — засмеялась Катерина. — Вон посмотрите, каких в старшее отделение сдала!
— А я уже видел, — сказал он. — Молодей! Молодец! В районе о тебе докладывать буду.
Катерина не часто обращала внимание на похвалы. Но на этот раз она зарделась от удовольствия. Скуп, скуп на похвалы Василий Степаныч, а тут вон какие слова сказал!
— Тебе, Василий Степаныч, деда Антона позвать? — спросила Катерина, чтобы скрыть смущение. — Он тут где-то. Я сейчас!.. — И скрылась во дворе.
Через минуту показался дед Антон:
— Ты что, голова?
— Пойдем-ка, на стройку зовут нас с тобой, — сказал председатель. — Один важный вопрос решить надо.
Дед Антон зорко поглядел на него:
— А что, насчет печек, что ли?
— Вот то-то. Ставить все-таки печки в телятнике или нет? Слово за тобой.
Дед Антон и Василий Степаныч отправились на стройку. Телятница Паша, слышавшая этот разговор, побежала к Марфе Тихоновне. Марфа Тихоновна сунула Паше бадейку с пойлом, которую несла теленку, вытерла руки, накинула полушубок и тоже поспешила на стройку.
Новый двор уже стоял под крышей. Светлая, чистая дранка казалась совсем желтой на фоне лиловато-серого зимнего неба. В одной секции были уже вставлены окна; они светились, будто квадратные лужицы, покрытые льдом.
Марфа Тихоновна вошла во двор. И тут же услышала голос техника, руководившего строительством:
— Значит, в телятнике печки ставить не будем? Это твердо?
Они стояли трое: техник, председатель и дед Антон. Голос техника гулко раздавался в еще пустом, только что запотолоченном помещении.
— И у что ж, раз решили — значит, твердо, — ответил дед Антон.
Марфа Тихоновна подошла ближе.
— Что такое? — спросила она. — Телятник без печки?
— Да, так вот решили, Марфа Тихоновна, — ответил ей Василий Степаныч. — Опыт себя оправдал. Будем растить телят на холоде, отходов больше допускать нам невозможно.
— Значит, со мной уж совсем решили не считаться, Василий Степаныч? Значит, отслужила, не нужна стала?..