Максим был застигнут вопросом врасплох; даже в институте никто не спрашивал у него об этом.
— Ладно, — усмехнулся, поглаживая усы, Березов. — Не настаиваю на быстром ответе. Даю время на размышление. — И, видимо по армейской привычке, приложив к козырьку воинской фуражки костлявую руку, Березов зашагал крупным солдатским шагом по дну котлована.
Уже темнело, когда Максим вернулся в общежитие, оглушенный, усталый не столько от работы, сколько от рева моторов, лязга и скрежета стали. Голова его гудела, по лицу расползлись пыльные, размазанные вместе с потом полосы, пресный вкус сухой земли чувствовался во рту.
Не раздевшись и не умывшись, Максим свалился на койку и, закрыв глаза, погрузился в странное оцепенение. Перед ним ползли бульдозеры, вздыбливались горы глины, проносилась стрела экскаватора, в ушах отдавался однообразный рык мотора. Как спутанные, беспорядочные кинокадры, мелькали лица Вьюшкина, Дробота, Кукушкина, Федотыча, Карманова, Березова… «Ручки свои не бойтесь в земле запачкать… Ноготки небось дома длинные отращивали», — врывалась в сознание быстрая, энергичная речь начальника гидроузла. К ней присоединялся отечески мягкий, вдумчивый голос Березова: «Все дело, друже, в том: полюбишь ли ты свою специальность!». Не то ли самое говорил ему Миша Бесхлебнов?
«А полюбишь ли? — спрашивал из потаенных глубин души беспокойный голос. — Сумеешь ли сделать что-нибудь подобное тому, что делают Дробот, Кукушкин, Федотыч?»
Пришел лысый техник, что-то мурлыча под нос. Неодобрительно, он взглянул на лежавшего Максима, сказал:
— А на коечку ложиться в одежде не полагается, молодой человек. Негигиенично, разделись бы…
Максим вскочил, сердито посмотрел на техника; его одутловатое, с тонкими, как волокна, морщинками вокруг бесцветных глаз лицо и восходящая от лба к макушке лысина показались Максиму невыносимо скучными — уж лучше бы жить вдвоем с Сашей. И что ему вздумалось обособляться?
— Вы уже обедали? — скрипучим нудным голосом спросил техник.
— Нет еще.
— Почему же? Здесь великолепная столовая. А можно пойти и в ресторанчик, заказать графинчик.
Максим схватил полотенце, мыло и почти бегом кинулся из комнаты. Его вдруг потянуло к друзьям — к Славику, к Саше… Умывшись, он постучал к Стрепетовым.
Славик, освеженный душем, в пижаме, развалясь на койке, читал газету. Лицо его, обожженное солнцем, было красным, плешинка румяно просвечивала сквозь белесый пушок редких волос. Галя расставляла на столе тарелки. На электроплитке в кастрюльке что-то шипело и булькало.
— А-а, Макс. Как раз к обеду… Располагайся, — пригласил Славик. — Галя у меня хозяйственная. Уже приспособилась носить обеды из столовой. Так дешевле.
— Вот что значит семейный очаг, — не то с насмешкой, не то с завистью сказал Максим.
— Ну, каковы твои первые производственные успехи? — спросил Славик.
— Пока никаких, — хмуро ответил Максим.
— Вижу, что-то не так. Не понравилось?
Максим дернул плечом:
— Не разобрался еще…
— А мы с Сашкой попали прямо в водоворот. Ох, и здорово! Это не работа, а битва в Крыму, все в дыму… Меня завертело, как вихрем щепку.
Вошел Черемшанов, он так и сиял.
— Братва, я, должно быть, не засну эту ночь. Я уже вынул из чемодана свой бетоноукладчик. Видел я тут вибраторы — таких, как у меня, нету. Покажу модель Карманову. Вот человечина! Стройку знает как свои пять пальцев. Талантливый организатор… А ты что насупился, Макс? Никак, оглушило? — Черемшанов подсел к нему, продолжал: — Я как угорел после такой встряски. Люди тут какие-то одержимые. Друг перед другом стараются: Чуть зазевался — торопят. Я в восторге… А ты, Макс?
— И я, — согласился Максим, хотя чуть и покривил душой. — Я тоже беседовал с Кармановым и с начполитом Березовым…
— Правда — сила? Особенно Карманов, — восхищенно воскликнул Черемшанов. — Крупный инженерище. Знаешь, как его тут называют специалисты? Главный режиссер! Говорят, он тут всех в лицо знает. А начполит мне не понравился. Сухарь, должно быть. И в производстве ни тютельки не понимает.