Дейнекин был в ярости, хотя вида не подавал: за последние годы он научился держать себя в руках. Однако Данил понимал: его карьера рухнула. Никогда ему не стать блестящим офицером самой грозной в мире спецслужбы, ибо КГБ теперь уже не быть прежним могучим ведомством. А возвыситься в новом КГБ — какой еще он там будет? — Дейнекин возможностей для себя не видел. Нужных связей у него нет; к откровенному лизанию начальственных жоп не приспособлен — больно гоношист, да и репутация подмочена — работал в одном из самых антигуманных подразделений Комитета. И Данил решился пойти ва-банк.
Службы наблюдения за сотрудниками его теперь не контролировали — в Комитете вообще царил бардак. Поэтому Дейнекин без проблем приватизировал и продал свою квартиру, оговорив себе право пожить и ней еще какое-то время. Цену взял хорошую, в долларах, Но данная акция была сугубо предварительной…
Данил почти случайно располагал сведениями об одном американском резиденте. К нему-то и обратился Дейнекин, предложив купить материалы из сейфов, которые теперь охранял.
Дипломат согласился посмотреть документы. Дейнекин принес образцы, назвал свою цену. Цена была не запредельная, скорее стартовый капитал, с которым Данил смог бы развернуться на Западе, куда собирался отвалить. Но Дейнекин не знал, что он заранее проиграл свою игру: основные материалы по результатам работы его отдела были уже скопированы новым начальством, и копии самых важных из них тайком переданы ЦРУ — в качестве жеста доброй воли. А американский резидент это знал. Посему, пообещав Дейнекину деньги, с чистой душой отдал его российским коллегам — бывшим врагам, а ныне младшим партнерам. Отдал тоже в качестве жеста доброй воли.
Документы Данил похитил и уже собрался было нести их на конспиративную встречу, где его как раз и взяли бы с поличным, однако бандитским своим чутьем почуял опасность. На свидание с резидентом не явился, с квартиры съехал, установив за ней свое собственное наблюдение. И не ошибся: вскоре обнаружил слежку.
Дейнекин понял — американец предал его. И второй раз в жизни Данил ощутил всеохватную, слепящую ярость. Подкараулив резидента на улице, Дейнекин пристрелил его из табельного оружия. Теперь Данилу оставалось только одно: бежать.
Знакомый врач — много знакомых врачей было у Карла Дейнекина, большинство из них знал и его сын — сделал Данилу частным порядком пластическую операцию лица и пальцев рук. Теперь Данил имел другую внешность и другие отпечатки. Правда, он потратил на операцию почти все деньги, вырученные за квартиру. Однако Дейнекин-младший не жалел об этом. Ибо был у него план полного изменения своей жизни, поворота ее на сто восемьдесят градусов, на путь, ведущий к власти, богатству, раболепному поклонению окружающих, — короче, ко всему, к чему Данил всегда рвался. И теперь этот путь остался у него единственным…
Глава 23
Мента притащили часов через десять. Борзой и Умник доставили его в весьма любопытном виде. Глаза, рот и уши стража порядка были залеплены широкими полосками пластыря. Причем из-под тех кусков пластыря, что прикрывали слуховые органы нового пленника, вились два тонких провода, концы которых терялись за отворотом милицейского мундира.
«Языка» уложили на пол. Север с любопытством наблюдал за происходящим. Умник и Борзой тяжело дышали.
— Тащите его в «раскруточную», — приказал Корвет, кивая на хлопца. — Побеседуем с юношей.
— Подожди, шеф, дай очухаться, — охнул Умник. — Здоровый кабан! — добавил он, неприязненно оглядывая служителя закона.
— Они у Львивченко все как на подбор, — согласился Корвет. — Сопротивлялся? — спросил он, ткнув хохла в бок носком ботинка.
— Куда там! — хмыкнул Умник. — Такое впечатление, что он сам нас искал. Бродил один вокруг отстойника. Ну я кустами подкрался к нему неслышно — и по шее, как ты, босс, учил… Потом спеленали — и сюда…
— Без шухера?
— Какой еще шухер, шеф?!
— Молодцы, — снисходительно похвалил Корнет. — Ладно, отдышались? Волоките его в «раскруточную». И Сатира туда же. Вместе пообщаемся…
Через несколько минут Север очутился в комнате, явно оборудованной под пыточную камеру. Правда, орудия пыток были достаточно просты и непритязательны: паяльник, тиски, кувалда, сложенный вдвое и прикрепленный к железному бруску металлический провод — своего рода плеть. А венчало этот набор сверкающее никелем гинекологическое кресло, почему-то отнюдь не казавшееся тут неуместным… Словом, здесь собрали предметы назначения изначально мирного, но при творческом подходе они могли служить высокому искусству истязания не хуже, чем весь арсенал инквизиции. Север усмехнулся про себя. «А неплохой психолог братуха Корвет, — подумал он. — В ассортименте, да еще столь живописно расположенные в комнате, эти игрушки впечатляют. Особенно гинекологическое кресло. Интересно, где Корвет его спер? Или купил, не пожадничал? Затейник он, однако…»