— Фантастикой увлекаешься? — спросил я Еремеева.
— Миша, — сказал он мне, — тезка, ты разве никогда не читал этого? Разве ты слышишь эти слова в первый раз?
"Отважные и гордые, они мечтали о полной свободе. Они хотели вырваться из лона Господня и навлекли на себя черное безумие, — вспомнил я палящий полдень Солт-Лейк-Сити и слова казавшегося полубезумным мормоновского проповедника. — Мы умрем тысячу раз, но спасем Землю. И рухнет Империя Зла!" А, может быть, это был палящий полдень Иерусалима, "Я пришел спасти мир и всех вас! Господи, прости их, они не ведают, что творят…"
Что я мог сказать по этому поводу Беркесову? Ничего. Он бы не понял меня.
"Мы умрем 1000 раз, но спасем Землю от Империи Зла и черного безумия," — вздохнув, сказал Беркесов.
Я вздрогнул:
— Я повторил ваши слова, — удивился Беркесов, — которые вы только что сказали.
— Но я ничего не говорил, — запротестовал я. — Откуда вам известны эти слова?
— Не знаю, — признался Беркесов. — Мне показалось, что это сказали вы. А, может быть, это из какой-нибудь самиздатовской книги. Знаете, сколько я их прочел? Я мог бы уже стать академиком.
— А, может быть, вы слышали это от Еремеева? — спросил я.
— Может быть, — устало согласился Беркесов. Он провел ладонью по лбу и сказал, подавая мне газету:
— Вы знаете, что умер Орлов?
— Да, мне говорил Климов, — я взял газету и прочел: "Русская демократия понесла невосполнимую утрату. Скоропостижно скончался доктор исторических паук, член-корреспондент Российской Академии, генерал-лейтенант в отставке Орлов Константин Павлович. Перестало биться сердце видного ученого, отважного чекиста, одного из наиболее популярных российских предпринимателей нового времени экономических реформ…"
"Прости меня, Койот, — подумал я, глядя на фотографию Орлова в некрологе. — Я тоже не ведаю, что творю. Но знаю, что тебе сейчас лучше, чем было. Ты сможешь, наконец, с пользой применять свою вулканическую энергию. Прости меня. Ты знаешь, что мы расстаемся ненадолго".
Первой под некрологом стояла подпись генерала Севрюгина, а затем — Беркесова.
Я знал, что Орлов финансировал Севрюгина, и тот приехал в Петербург для отчета по своим обычным финансовым злоупотреблениям. Отдавая Беркесову газету, я спросил:
— Орлов разве тоже сражался с мировым сионизмом, и поэтому Севрюгин первым поставил подпись под некрологом?
— А вы считаете, что сионистского заговора не существует? Что все это выдумка? — вопросом на вопрос ответил Беркесов.
— Не знаю, — вздохнул я, — может быть, и существует. Мы все живем в мире собственных иллюзий, полковник, предпочитая лучше сражаться с тенью, чем с реальным противником. У меня другой подход к этой проблеме. Мне этот заговор, существует он или нет, нисколько не мешает. Ни мне, ни моей стране. Скажу больше, если благодаря этому заговору пали такие режимы, как режим Третьего рейха и ваш, то я сожалею, что в этом заговоре не участвовал.
Беркесов ничего не ответил.
— Ну, хорошо, — сказал я, взглянув на часы. — С вашего разрешения, мой генерал, я пойду. Желаю вам удачи, Василий Викторович. Что ни говори, а мне было приятно работать с вами. И надежно.
Беркесов встал из-за стола и подал мне руку:
— Прощайте, Михаил Еремеевич. Не поминайте лихом.
Пожимая ему руку, я почувствовал, что он сунул мне в ладонь кусок плотной бумаги.
Добравшись, наконец, до консульства, я с некоторой опаской из-за недоброго предчувствия вынул из кармана беркесовскую бумагу и прочел записку, написанную жирным Зеленым фломастером: "Срочно. До отлета в Париж, в 19.00 приходите в "девятку".