Какое отношение имеет профессия этого человека, который к тому же с ней не расписан, к моим сердечным делам? И с чего это я решил, что ухаживания такого видного парня, как я, могут надоесть молодой женщине? Всем известно, что водить за нос и морочить голову — это то, без чего женщина не может, так же как паровоз не может без рельсов. Наверное, она мне просто не так уж сильно нужна, делает он вывод и советует подумать об этом как-нибудь на досуге.
Мне не остается ничего другого, как рассказать ему еще и о том, что Хэтманн не просто писатель, а писатель-диссидент, что ему и без меня достается и что он намного старше Аманды и потому особенно сильно к ней привязан. Это, конечно, ложь: психологическое состояние Хэтманна меня абсолютно не волновало, пока я охотился за Амандой; я просто ищу аргументы, которые остановили бы неиссякаемый поток отцовских советов. И, похоже, наконец нашел. Отец откидывается на спинку дивана, задумчиво качает головой и говорит: это, конечно, меняет все дело. Мне непонятен внезапный поворот его мыслей, но я не хочу ничего выяснять — лишь бы он оставил меня в покое. И все же я узнаю, в чем дело, — допив свой портвейн, он говорит: нам бы не понадобилась вся эта дискуссия, если бы я сразу сказал, что Аманда — из Восточного Берлина.
7 января 1988 г.
Американское посольство пригласило на коктейль. Не меня одного — человек двести. Коридоры и залы битком набиты заметными людьми, в том числе и нашим братом, журналистом; мы — общественный элемент. К двум столам с угощением не пробиться. Я ловлю один из множества проплывающих мимо на подносах стаканов и ищу хоть какую-то родственную душу, но не нахожу никого, кто бы меня знал. Тут мне, как назло, приспичило в туалет, я становлюсь в длинную очередь и встречаю Хэтманна. Перед тем как исчезнуть за одной из дверей, он успевает крикнуть, что подождет меня, — он, мол, тоже здесь один как перст. И вот мы стоим вместе посреди толпы; из нагрудного кармана его пиджака одиноко торчит белый платочек. Никто из присутствующих не может похвастать такой деталью туалета, кроме его превосходительства господина посла, который неутомимо расхаживает по всему зданию и пожимает руки гостям.
За болтовней с Хэтманном я узнаю новость, от которой мое сердце тревожно встрепенулось: он уезжает с чтениями в Скандинавию. С госпожой Амандой? Нет, без нее — власти каждый раз поднимают такой вой, что Аманда сразу отказалась от этой затеи. Какие хорошие власти, думаю я, и до меня в ту же секунду доходит, что всем моим клятвам грош цена и что теперь я от нее не отстану. Он, ничего не подозревая, выдает и дату своего отъезда — боже мой, уже на следующей неделе! Я чувствую себя вероломным убийцей. Потом я осознаю, что получил еще одну важную информацию: Аманда в данный момент одна дома, во всяком случае без Хэтманна.
Я спрашиваю одного из работников посольства, откуда можно позвонить. Он, решив, что я из числа важных гостей, ведет меня в какой-то кабинет. Я звоню Аманде. Она говорит: как жаль, что я куда-то пропал. Я спрашиваю, когда я могу прийти, она отвечает: почему бы не сейчас? Буду через пятнадцать минут, говорю я, кладу трубку и несусь к машине. Я успеваю проехать не более ста метров, не замечаю помеху справа и сталкиваюсь с какой-то голубой машиной. Разъяренный водитель бросается ко мне, отчаянно жестикулируя, я кричу ему навстречу, что он на сто процентов прав, что я всю вину беру на себя, и иду к телефонной будке на углу, чтобы позвонить Аманде и сообщить о случившемся. Мой товарищ по несчастью не спускает с меня глаз; он думает, что я звоню в полицию. Может, это к лучшему, что я так и не добрался до нее. Я представляю себе, как Хэтманн является домой и застает меня в обществе своей жены.
13 января
Со вчерашнего дня Хэтманна нет в городе. Я выжидаю день, чтобы связь между его отъездом и моим звонком не так бросалась в глаза. В голосе Аманды, к моем удивлению, так отчетливо слышна готовность. Последние дни казались мне какими-то завалами мусора, которые нужно убрать с дороги. Слова отца о том, что битва за настоящую женщину — главная битва в жизни мужчины, врезались мне в память, как горящий золотом лозунг.
Трубку снимает не она, а Люси Капурзо. Я из вежливости говорю ей, что видел ее красные волосы в толпе возмущенных граждан перед церковью. Она спрашивает, почему же я не присоединился к ним, дискуссия получилась очень интересной, и я объясняю, почему не смог принять в ней участие. Потом она сама передает трубку Аманде, еще прежде чем я прошу ее об этом.