Я смотрю на нее... на ее попку... губы... и не вижу ничего, кроме них.
Она — мое отвлечение.
Только отвлечение.
— Карсон, есть возражения? — рявкает тренер, глядя в мою сторону. Некоторые из парней смотрят на меня. До этого я слышал, как кое-кто из них говорил обо мне, потрясенный тем, как я могу просто продолжать стоять, как ни в чем не бывало.
Пошли они.
Если бы они только знали.
— Благотворительная акция, — шепчет стоящий слева от меня Шейн себе под нос.
— По какому поводу? — шепчу я.
— Для Брайса, — говорит он, отказываясь смотреть мне в глаза.
— В эту пятницу, — говорит тренер. — Вы все должны прийти на арену в семь часов. Мы будем кататься в память о Брайсе при сотрудничестве с созданным в его честь новым фондом. Присутствие обязательно.
В память о Брайсе?
На хер это дерьмо. Я пас.
Мой стул ужасно скрипит, когда я отталкиваюсь от стола, и все взгляды направляются на меня. Тренер хмурит седые брови и велит мне снова сесть на свою задницу, но я уже ухожу. Задолбали. Я пальцем о палец не ударю, чтобы почтить память этого человека.
Узкие стены коридора давят на меня, и я не могу дышать.
Иногда я могу вытолкнуть все это из головы, забыть об этом на некоторое время. А иногда это бьет меня, сбивая с ног и высасывая весь воздух из моих легких. Независимо от того, как сильно я пытаюсь это игнорировать, что-то душит меня, постоянно напоминая о себе.
Спустя несколько минут я уже на улице, пробираюсь мимо туристов и прохожих, некоторые из них узнают меня и зовут по имени, но я продолжаю идти дальше.
Ведь я должен.
Если остановиться, отдохнуть и подумать об этом, можно почувствовать тяжесть всего этого и пойти на дно. И погрязнуть в этом так глубоко, что уже невозможно будет выбраться.
Вытащив телефон из кармана, я без раздумий отправляю Айле смс.
Я: Чем занимаешься?
Она: Не поверишь. Работаю.
Я: Я даже не знаю, кем ты работаешь. Писателем, верно? Что пишешь?
Она: Может, следует как-нибудь спросить об этом.
Я: Я не веду задушевных разговоров.
Она: Это называется общение, и я знаю, что ты не ведешь задушевных разговоров, ты трахаешь меня уже неделю, но ни разу не выкрикнул мое имя. Если честно, я немного разочарована.
Я: Я могу выкрикивать твое имя, если хочешь. Хотел спросить. А ты хочешь выкрикивать мое имя?
Она: Может быть.
Я: Никогда бы не подумал, что тебе нравится кричать.
Она: Какой ты проницательный. Мне это нравится, друг по перепиху.
Я: Приезжай.
Она: Не могу. Приближается срок сдачи статьи.
Я: Я всю жизнь буду покупать тебе кофе, если сейчас же ты уделишь мне час своего времени.
Она: Только если это будет «Дин&Делука» — иначе сделка не состоится.
Я: Согласен. Встретимся через час.
Она: Тебе повезло — я падкая на кофе. И оргазмы.
Я усмехаюсь, качая головой. Обычно я люблю оставлять последнее слово за собой, но для нее в этот раз сделаю исключение.
Засовываю телефон в карман и, повернув за угол к своей квартире, останавливаюсь у «Дин&Делука», чтобы купить подарочную карту, потому что не знаю, что она пьет, или как она пьет, а затем иду домой и принимаюсь ждать.
Сев в любимое кресло, я включаю телевизор и проверяю часы. Она будет здесь с минуты на минуту.
Я бесцельно клацаю свой телефон, просматривая старые сообщения, фотографии и электронные письма — я смотрю, но не вижу. Мой разум находится в другом месте, где-то между тупиком и краем забвения.
Но прежде, чем понимаю, что делаю, я натыкаюсь на старую переписку с Дамианой.
Мое сердце замирает.
В тот день, когда она умерла — в день, когда я узнал правду — я взял все ее вещи, что были здесь, засунул в картонную коробку и выбросил в мусорный бак. Я уничтожил фотографии. Удалил ее фотографии с телефона. Прежде чем почувствовать сокрушительную боль утраты в груди, я уничтожил все доказательства того, что она была в моей жизни.
За исключением этих писем, как оказалось.
Последнее письмо было четыре недели назад — накануне ее смерти.