Я вздыхаю и вдыхаю влажный воздух, пахнущий свежей травой, грязью и более чем легким запахом пота. Я чувствую облегчение от того, что тренируюсь, от того, что делаю что-то своими руками, чтобы не отвлекаться на опасные пагубные мысли. Например, о Испытаниях и возможности — вероятности — моей скорой смерти.
От этих мыслей меня оторвал взгляд на загорелую кожу. Под лучами полуденного солнца мальчики уже давно сбросили свои потные рубашки. И это, мягко говоря, раздражает… отвлекает.
Китт и Кай обходят друг друга по кругу, улыбаясь и обмениваясь словами, похоже, что они проводят словесный спарринг, прежде чем приступить к физическому. Братья выглядят комфортно и довольными моментом, проведенным вместе.
Хотя будущий король не участвует в Испытаниях, это не мешает ему тренироваться и есть с нами, как будто он один из них. Я держусь на расстоянии и от братьев, и от других своих конкурентов, хотя напряжение между нами только растет с каждым днем.
Мой взгляд снова возвращается к мальчикам, прослеживая одинаковую темную татуировку, расположенную прямо над их сердцами. Даже с такого расстояния я могу различить символ силы Ильи, выгравированный на их коже.
Сам герб прост и состоит из толстых вихрей, соединенных в боковой ромб. Предположительно, он символизирует различные силы и их совместную работу, а также четыре достопримечательности, которые окружают Илью. На севере — гора Плюммет, на западе — море Мелководье, на востоке — пустыня Скорчи, на юге — лес Шепот — все это вместе образует ромб вокруг города.
Я моргаю и отвожу глаза от братьев, а затем снова поворачиваюсь к дереву, внезапно почувствовав желание снова ударить по чему-нибудь. Я кручусь и наношу сильный удар ногой по толстым подушечкам, раздается удовлетворительный стук. Пот стекает по телу ручейками, даже после того, как я разделась до тонкой майки, которая теперь влажная и неудобно прижимается ко мне. Тонкие черные брюки раскалились на солнце, и я закатываю их почти до колен, испытывая искушение сорвать с себя эти чертовы штуки.
Я бью по матовому дереву до красноты и сырости в костяшках пальцев, а затем прислоняюсь потным лбом к подушке, слегка задыхаясь. Коврик заглушает мой стон, и я заставляю себя пройти к ближайшему стеллажу с оружием.
Мои пальцы танцуют по красивым метательным ножам, невинно лежащим на стеллаже. Гладкость, острота этих ножей вызывают у меня желание бросить их. Я переключаю свое внимание на мишень в десяти ярдах впереди меня и начинаю закапывать несколько ножей глубоко в шершавое дерево. Я вхожу в ритм, позволяя своему телу расслабиться с каждым броском ножа. Я чувствую себя сосредоточенной. Я чувствую оцепенение.
Я пропустила это.
Я позволила своим мыслям блуждать, наблюдая за тем, как ножи достигают своей цели. Вдруг я снова стою на заднем дворе и бросаю маленькие, ничтожные ножи в шершавую кору дерева. Мой отец шагает позади меня, засыпая меня вопросами. Вопросы о том, что меня окружает, о том, что я должна заметить в считанные секунды, даже когда мой разум сосредоточен на том, чтобы лезвия вонзились в цель.
Я почти слышу шаги отца по грязи позади меня.
Знакомый звук ножа, рассекающего воздух, заставляет меня инстинктивно пригнуться, почувствовать шепот лезвия над головой и поднять голову, чтобы увидеть, как оно вонзается в цель.
Прекрасный бросок.
Но я слишком зла, чтобы восхищаться им. Я выпрямляюсь во весь рост и поворачиваюсь на каблуках, не сводя глаз с серых в нескольких ярдах от меня.
Он — идеальный образчик невинности: руки в карманах, волосы взъерошены ветерком, на губах ленивая ухмылка. — Хорошие рефлексы, Грей.
Этот наглый сукин сын…
— Да что с тобой такое? — Я топаю к Каю, сокращая расстояние между нами в считанные секунды. — А что, если бы я не увернулась, а?
Он пожимает плечами. Пожимает плечами. — Тогда бы у меня было меньше поводов для беспокойства.
— Значит, ты признаешь, что я представляю для тебя угрозу?
— Я никогда этого не говорил.
— Но ты подразумевал это.
— Не льсти себе.
Моя грудь вздымается, когда я выдерживаю его взгляд. Единственная ямочка появляется, когда он смотрит на меня сверху вниз, уголок его рта приподнимается в усмешке. И вместе с этим желание ударить его только растет.
— Я знал, что ты уклонишься, Грей, — бормочет он, его губы дергаются при упоминании моей фамилии. Дрожь пробегает по моей спине, несмотря на то, что солнце светит мне в спину, когда он наклоняется еще ближе, чтобы прошептать что-то мне на ухо.