Пассажиры все еще переглядываются и крутят пальцами у виска, а я, продолжая улыбаться, вспоминаю вкус коралловых губ.
– Вот урод! – Оля в последний раз топает туфлей по проезжей части и возвращается на остановку. – Своло… – Кира делает ей знак, указывая на сестренку Бесонова, и она тут же поправляется: – Негодяй, короче.
– Странно он был как-то одет, – задумчиво перебирая розовую прядь, замечает Рита. – Как будто в домашние футболку со штанами.
– Братик в них по больнице ходит, – кивает Лена, в восхищении разглядывая Олю. С одного пинка весь автобус встряхнула! Вот ей бы такой сильной стать. Никакая Шпигова не посмела бы ее трогать.
– В больнице? – вскидывает голову Оля. – Он лежит в больнице? Что-то серьезное?
– Ага, братик в аварию попал. Но выбрался ненадолго, чтобы мне помочь.
Рита переглядывается с Олей.
– Так значит, швы на его лице – это не после игр? – спрашивает Рита. – Это из-за аварии?
– Ага.
Оля вдруг ощущает странное удушье. Она касается кончиками пальцев своих губ – нестерпимо горящих после наглого поцелуя. Но теперь она вовсе не сердится. Теперь ей стыдно. Она собиралась избить больного! На глазах его сестренки! Есть ли более позорный поступок?
– Вы только сильно не бейте братика, – просит вдруг Лена. – После аварии он перестал управлять живой. Совсем больше ее не видит.
Есть – избить инвалида.
Внутри Оли натягиваются неведомые струны, причиняя физическую боль. Сердце сжимается.
– Я не буду его бить. Обещаю, – успокоить девочку – все, что она теперь может. – Скажи, пожалуйста, в какой больнице Артем лежит?
– Зачем тебе? – прищуривает глаза Кира.
– Хочу извиниться, – Оля плотно поджимает губы. Жар никак не хочет их покидать.
Вечером ко мне в палату вламываются три перца. Все на понтах, на волосатых запястьях болтаются золотые цепи, уши проколоты, глаза либо полупьяные, либо полутрезвые – выбирайте, что больше нравится.
– Крысеныш, это ты мою сеструху обидел? – скучающе бросает кадр в белом пиджаке.
– Блондинка с надменным лицом? – уточняю. – Она с подругами избивала мою сестренку в подворотне. Так что за дело обидел.
– Ты гон не гони! – пищит второй, худой, как жердь, с бородкой. – Знаешь, чья она дочь? Чей Боря сын? Попутал ты серьезно.
С трудом сдерживаюсь. Речевой этикет, конечно, на уровне каннибалов-тираназов – разговор у тех сводится к односложным рыкам и гавканьям. А если обнаружат у сородича открытую рану, то и этого не будет – молниеносно кинутся всей толпой и обглодают целиком до костей. Но раны у меня, к счастью, все зашиты.
– У меня доказательства есть, – тянусь за отнятой камерой – в тумбочку ее убрал.
Третий гость – жирдяй в обтягивающей водолазке – шагает прямо ко мне. Хрустит жирными кулаками. М-м-м, странно – казалось бы, его пальцы так заплыли прослойкой, что звукоизоляция вокруг костяшек стопроцентная, ан нет.
– Борь, походу, паря не поймет никак, – мычит жирдяй. – Давай поучим?
– Поучим-поучим, – кивает «белый пиджак». – Но не здесь, а то больница, место социально значимое. Сбегутся еще на шум доктора, зачем их отвлекать? Выйдем-ка для начала. Крысеныш, сам пойдешь?
– Сам, – пока что махнул я рукой на милое обращение к себе. В соседней палате тяжелобольные спят – не хочу никого растревожить.
Выходим дружной компанией в коридор, спускаемся на первый этаж. Со стороны регистрационной стойки раздается знакомый голос. Хе, не чаял так скоро ее услышать.
– Артем Бесонов в какой палате? – скидывает челку с глаз Оля и вдруг замечает меня. – Бесонов! А мы к тебе!
Вместе с ней пришли и подруги – розоволосая и с коротким каре.
– Снова драться? – улыбаюсь. – Извини, сегодня у меня очередь.
Киваю на гостей рядом. А те стоят, разглядывая девушек с открытыми ртами. Я и сам немного прифигеваю. Девушки сменили школьную форму на прогулочную одежду – блузки, приталенные кофточки, джинсовые юбки и гольфы, на бережно распущенных волосах блестят розовые заколки. Еще с утра боевая и дерзкая Оля сейчас милая и смущенная.
– Нет, я не драться, – краснеет она.
– Тогда снова целоваться? – подмигиваю.